Онлайн книга «Сыновья Ананси»
|
– Это из-за ареста? – Насколько я знаю, нет. Она смотрела на него как исполненная сочувствия пикси. – Мне жаль. – Ну, – сказал он, – сейчас у меня нет работы. У меня нет личной жизни и – благодаря, главным образом, твоим усилиям – все соседи теперь уверены, что я – наемный убийца ярди [69] . Некоторые, завидев меня, переходят на другую сторону улицы. А продавец газет просил меня удостовериться, что парень, который обрюхатил его дочь, усвоил урок. – И что ты ему сказал? – Правду. Впрочем, не думаю, что он поверил. Он дал мне бесплатный пакет чипсов с сыром и луком и упаковку мятных леденцов и сказал, что я получу еще больше, когда работа будет сделана. – Это пройдет. Толстяк Чарли вздохнул. – Это унизительно. – И все же, – сказала она, – это ведь не конец света. Они разделили счет, официант принес им со сдачей два печенья с сюрпризом. – Что у тебя? – спросил Толстяк Чарли. – «Упорство и труд все перетрут», – прочла она. – А у тебя? – То же самое, – сказал он. – «Трудиться всегда пригодится». Он скомкал бумажку в горошину, положил в карман, и они пошли к станции метро на Лестер-сквер. – Похоже, у тебя сегодня удачный день, – сказала Дейзи. – В каком это смысле? – Нет птиц, – сказала она. И когда она сказала это, Толстяк Чарли понял, что это правда. Не было ни голубей, ни скворцов. Даже воробьев – и тех не было. – Но на Лестер-сквер всегда есть птицы. – Не сегодня, – сказала она. – Может, у них дела. У метро они остановились, и на один дурацкий миг Толстяк Чарли подумал, что она поцелует его на прощанье. Но нет. Только улыбнулась, сказала «пока», а он как будто помахал ей, то есть сделал неопределенное движение рукой, которое можно было принять за взмах, а можно с тем же успехом счесть случайным жестом, и вот она уже спускается по лестнице и исчезает из виду. Толстяк Чарли пошел назад через Лестер-сквер, в сторону площади Пикадилли. Он вытащил из кармана бумажку с предсказанием и развернул ее. В ней говорилось: «Встретимся у Эроса», а рядом с надписью был торопливый маленький рисунок чего-то вроде большой звездочки, а возможно, и паука. По пути он вглядывался в небеса и здания, но птиц не было, и это было странно, потому что в Лондоне всегда есть птицы. Всегда и повсюду. Паук сидел под статуей и читал «Ньюс оф зе Уорлд» [70] . Когда Толстяк Чарли подошел ближе, Паук поднял глаза. – Вообще-то это не Эрос, – сказал Толстяк Чарли. – Это олицетворение Христианского Милосердия [71] . – Почему же он голый и держит лук и стрелы? Выглядит не особенно милосердно и не слишком по-христиански. – Я просто говорю о том, что прочел, – сказал Толстяк Чарли. – Где ты был? Я беспокоился. – Со мной все в порядке. Я избегал птиц и пытался все обдумать. – А ты заметил, что сегодня их совсем нет? – спросил Толстяк Чарли. – Заметил. Я не знаю, что это нам дает. Но думаю. Видишь ли, – сказал Паук, – тут с самого начала что-то не то. – Да тут все не то, для начала, – сказал Толстяк Чарли. – Нет. В смысле, что-то не то с Женщиной-Птицей, которая пытается нам навредить. – Ага. Что-то не то. Это очень-очень плохо. Ты сам ей скажешь или лучше мне? – Не в этом смысле. Не то, как… ну, сам подумай. В смысле, если без Хичкока, птицы – не самое лучшее оружие. Может, для насекомых они и смерть-на-крыльях, но для нападения на людей они и правда не очень хороши. За миллионы лет они выучили, что, в общем, человек-то как раз первым может сожрать. Для них главное – не связываться с людьми. – Ну не для всех, – сказал Толстяк Чарли. – Не для грифов. И не для воронов. Правда, они появляются только на поле битвы, когда все закончилось. И ждут твоей смерти. – Что? – Я говорю, если не считать грифов и воронов. Я не имел в виду… – Нет, – Паук сосредоточился. – Нет, ушло. Ты меня навел на какую-то мысль, и я чуть было ее не поймал. Послушай, ты с миссис Данвидди уже связался? – Я звонил миссис Хигглер, но она не отвечает. – Все равно, поезжай туда прямо сейчас. – Тебе легко говорить, а у меня в карманах пусто. Ни пенса. Я на мели. Я не могу летать туда-сюда через Атлантику. У меня даже работы больше нет. Я… Паук достал из своей черно-алой куртки бумажник, вытащил оттуда пачку банкнот разных стран и сунул их в руку Толстяка Чарли. – Вот. На туда-обратно должно хватить. Только забери перо. – Послушай, а тебе не приходило в голову, что, может, отец вовсе не умер? – Что? – Ну, я тут подумал. Может, это одна из его шуточек. В целом же похоже на него, разве нет? – Не знаю. Может быть, – сказал Паук. – Я в том уверен. И это первое, что я сделаю: отправлюсь на его могилу и… Но больше он ничего не сказал, потому что в этот момент прилетели птицы. Это были городские птицы: воробьи и скворцы, голуби и вороны, тысячи тысяч, и они сплетались и наматывались, словно ткали гобелен, образуя стену из птиц, надвигавшуюся на Толстяка Чарли и Паука. Покрытая перьями фаланга, огромная, как стена небоскреба, совершенно плоская, совершенно невозможная, вся в движении, вся сплетается, бьет крыльями и атакует; Толстяк Чарли видел ее, но она не умещалась в его мозгу, ускользая, мелькая, истончаясь прямо в голове. Он поднял глаза и попытался понять, что же он видит. Паук рванул Толстяка Чарли за локоть и закричал: – Беги! Толстяк Чарли уже собрался бежать, но увидел, что Паук методично складывает газету и опускает ее в урну. – Ты тоже беги! – Ты ей не нужен. Пока, – сказал Паук и ухмыльнулся. Это была улыбка, которая в свое время убеждала многих – их было больше, чем можно себе представить, – делать вещи, которые они делать не хотели, а Толстяк Чарли и сам хотел убежать. – Достань перо. Достань отца, если ты думаешь, что он все еще здесь. Просто уходи. |