Книга Благородный дом. Роман о Гонконге, страница 359 – Джеймс Клавелл

— Счастливо! — Кейси проводила его взглядом: сегодня он нравился ей ещё больше.

Вошёл Питер Марлоу, и Данросс на минуту остановился.

— О, привет, Питер, рад видеть. Как Флер?

— Ей лучше, благодарю вас, тайбань.

— Заходите! Выпейте пока — я скоро вернусь. Ставьте на номер пятый, Экселент Дэй, в первом забеге! Пока.

— Спасибо, тайбань.

Кейси махнула Питеру Марлоу, но он её не замечал. Его взгляд был прикован к Грею, который стоял снаружи на балконе с Джулианом Бродхерстом, горячо и страстно убеждая в чем-то остальных. Увидев, как замкнулся Марлоу, Кейси вспомнила про его давнюю вражду с Греем, сердце у неё забилось, и она позвала:

— Питер! Привет, проходите, садитесь.

Его взгляд потеплел.

— О, привет.

— Идите сюда, садитесь. С Флер все будет хорошо.

— Конечно. Очень признателен, что вы её навестили.

— Я с удовольствием сходила к ней. Как дети, все в порядке?

— О да. Как вы?

— Просто фантастика. Только так и нужно ходить на скачки! Тридцати шести гостям, приглашенным на ланч в ложу «Струанз», был предложен фуршет из множества китайских блюд или, на выбор, горячий пирог с мясом и почками с овощами, разложенные на тарелочках ломтики копченого лосося, закуски и холодные бутерброды с мясом и колбасой, сыр различных сортов, пирожные и печенье, а в довершение всего — меренга в виде Струан-билдинг. И все это приготовлено на собственной кухне. Шампанское, лучшие красные и белые вина, ликеры.

— Я сажусь на диету лет на пятьдесят.

— Только не вы. Как дела?

Она почувствовала его испытующий взгляд.

— Все прекрасно. А что?

— Ничего. — Он отвел глаза, снова взглянул в сторону Грея, а потом обратил внимание на других.

— Позвольте представить вам Питера Марлоу. Это — Хиро Тода из компании «Тода шиппинг индастриз» в Иокогаме. Питер — писатель и сценарист из Голливуда. — И тут у неё в голове пронеслось: его книга, Чанги, три с половиной года в плену. «Ох, что сейчас будет!»

Мужчины на какой-то миг замерли. Тода вежливо предложил свою визитку, Питер так же вежливо вручил ему свою. После краткого колебания Марлоу протянул руку.

— Как поживаете?

Японец пожал её.

— Для меня большая честь познакомиться с вами, мистер Марлоу.

— Вот как?

— Не каждый день встречаешь знаменитого писателя.

— Какой же я знаменитый? Совсем нет.

— Вы слишком скромны. Мне очень понравилась ваша книга. Да.

— Вы читали? — удивленно посмотрел на него Питер Марлоу. — Правда? — Он сел и остановил взгляд на Тода: гораздо ниже его, стройный и крепко сложенный, прекрасно выглядящий в добротном синем костюме; фотоаппарат на стуле; такой же спокойный, как и у него самого, взгляд; одного с ним возраста. — Где вы её нашли?

— В Токио. У нас там много магазинов, где продают книги на английском. Прошу прощения, я читал дешевое издание в мягкой обложке, а не в переплете. Приличного не было. Ваш роман на многое открывает глаза.

— Вот как? — Питер Марлоу предложил сигареты, и Тода закурил.

— Курение вредно для здоровья, вы же знаете! — поддела Кейси. Оба улыбнулись.

— Бросим на Великий пост, — пообещал Питер Марлоу.

— Да уж, конечно.

Писатель снова перевел взгляд на Тода.

— Вы служили в армии?

— Нет, мистер Марлоу. На флоте. На эсминцах. Участвовал в битве в Коралловом море в сорок втором [319] , потом при Мидуэе [320] , младшим лейтенантом, а позже при Гуадалканале. Дважды тонул, но мне повезло. Да, мне повезло, очевидно, больше, чем вам.

— Мы оба остались живы, более или менее целы.

— Более или менее, мистер Марлоу. Я согласен с вами. Жизнь на войне — странная штука. — Тода сделал затяжку. — Как-нибудь, если не возражаете и если вас это не смущает, хотелось бы поговорить о Чанги, о том, чему вы там научились, и о том, как мы воевали. Пожалуйста.

— Конечно.

— Я здесь на несколько дней, — сообщил Тода. — Остановился в «Мандарине» и уезжаю на следующей неделе. Может, пообедаем или поужинаем вместе?

— Благодарю вас. Я позвоню. Если не в этот раз, так в следующий. Когда-нибудь приеду в Токио.

Помолчав, японец заметил:

— Если хотите, можем и не обсуждать Чанги. Я был бы рад получше познакомиться с вами. У Англии и Японии много общего. А сейчас прошу извинить, думаю, мне надо сделать ставку. — Он учтиво поклонился и ушел.

Кейси пила маленькими глотками кофе.

— Вам трудно это далось? Вся эта вежливость?

— О нет, Кейси. Нет, совсем нет. Мы теперь на равных, я и он, да и любой другой японец. У японцев — и корейцев, которых я особенно ненавидел, — были штыки и пули, а у меня ничего. — Он вытер пот со лба, и его губы искривились в улыбке. — Махлу, я не готов был встретить здесь кого-то из них.

— Махлу? Это что, по-кантонски?

— По-малайски. Значит «стыдливый», — пояснил он и улыбнулся про себя. Это была лишь часть выражения пуки махлу. Махлу — «стыдливый», пуки — «золотая ложбинка». Этой части женского тела малайцы приписывают самые различные чувства: голод, грусть, доброту, ненасытность, нерешительность, стыд, злость — все и вся.

— Стыдиться тут нечего, Питер. — Она не поняла всего подтекста. — Меня поражает, что после всех ужасов плена вы вообще можете с кем-то из них говорить. А книга мне на самом деле понравилась. И надо же, он тоже её читал!

— Да. Я просто обалдел.

— Можно задать вам вопрос?

— Что?

— Вы как-то сказали, что Чанги — это рождение заново. Что вы под этим понимаете?

Он вздохнул.

— После Чанги мы все стали другими, навсегда изменились жизненные ценности. Например, притупился страх перед смертью: мы видели слишком много смертей, и у нас иное понимание смерти по сравнению с другими, нормальными людьми. Мы — те немногие, кто выжил, — в своем роде динозавры. Думаю, любой, кто побывал на войне, какой угодно войне, и вернулся оттуда целым и невредимым, смотрит на жизнь по-другому.