Онлайн книга «Мама джан»
|
– Не надо… – торопливо отказался Кабан. Оленька слиняла по своим делам. Кабан подумал, что ему нужно как следует встряхнуться. Достал мобильник, позвонил Женечке. – Прости, мы не договаривались… Но ты мне так нужна! Ты сегодня свободна? – Для тебя? Я всегда свободна для тебя. – Тогда приглашаю тебя в «Иль патио». – Никогда не была в «Иль патио». С тобой не только в «Иль патио». С тобой хоть на край света… «Иль патио» – это чуть-чуть ближе. Встречаемся на Новых Черемушках. – Медведь, я ухожу, – объявил он. – Благословляю, Кабан. – Ты держись, Медведь. Брат… – Кабан, брат! Я держусь… Изо всех сил держусь. Они обнялись, как заведено. Кабан ушел, перекинув за спину гитару. Медведь еще пивка взял, угостил Вову-баяниста и попросил: – Спой «Таганку», Вова… Для меня… – Медведь, ты – человек! Только для тебя… Реально… Вова, растягивая меха баяна, запузырил «Таганку» по уже десятому, наверно, кругу: Цыганка с картами, Дорога дальняя, Дорога дальняя, Казенный дом… Быть может, старая Тюрьма центральная Меня, парнишечку, По новой ждет… «Иль патио» – пиццерия веселая. В зале всегда битком. Но Кабан без очереди ухитрился отбить два места. Он вразнос пошел, шиковал, любое желание Женечки готов был выполнить. – Что ты хочешь? – спрашивал он. – Тебя хочу. – Прямо здесь? – Нет, милый, здесь криво. Блин… Как приятно это звучит – милый… – Что ты хочешь? – спрашивала она. – Тебя хочу. С ума сойти! – И я хочу! – Прямо здесь? – Нет, милая, здесь криво. Хочешь, я тебе песню спою? – Песню? Какую песню? – Свою песню. Я сам ее написал. – Ты здесь ее споешь? – Здесь! А что такого? Тебя это смущает? – Нет… Только не разрешат… Кабан усмехнулся. – Кому – мне? Сеня, мой друг, говорил, дух дышит, где хочет. Еще не родился человек, который мог бы мне что-либо не разрешить. Он расчехлил гитару, вышел на середину зала и так зажег! Парни ревниво на него смотрели, а девчонки – любую уводи! А он только для Женечки пел. Шальная ночь спускается на город, А в переходе вечно горит свет, Там группа музыкантов пьяным хором Дает толпе последний свой концерт. «Я хочу тебя», – кричали его глаза. «Я хочу, хочу», – отвечали ее глаза. И рвутся струны, и садится голос, И аскер, рассекающий толпу, Чуть жалобно, чуть нагловато просит: «Подайте гитаристу на струну… » Идет народ, народ рубли кидает. А месяц, убывая с каждым днем. Улыбку дарит, дарит и не знает, Что музыкант тот в аскера влюблен. Кабан сорвал сумасшедшие аплодисменты. В общем-то – наплевать! Эти аплодисменты ему до лампочки. – Поехали ко мне, – шепнула Женечка. – Только предупреждаю… у меня не было никого до тебя. «Господи… Женечка… а то, что у меня было до тебя… этого никогда не было», – подумал Кабан. Кабан вернулся на Курский, как на крыльях прилетел: он стал у Женечки первым… А тут еще одно радостное событие: Шоник наконец вернулся. Буквально за пять минут перед Кабаном. С Надькой и куклой. – Шоник!.. – Кабан!.. – Надька!.. – Кабанчик!.. Шоника обнимали, Надьку тискали, зацеловывали, совали ей деньги, Оленька купила мороженое. Но Шоник запретил давать мороженое Надьке. Горло слабое. Оленька сама съела. Вова-баянист объявил: – Для Шоника и Надьки… исполняется «Таганка»… – Заебал ты всех своей «Таганкой», Вова! Хрен с тобой, пой… Шонику уже рассказали про Рину. – Сам-то как? – спросил Шоник Кабана. – Нормально. – А твоя подруга? Женечка… – Шоник… – Кабан закатил глаза. – Ты представить не можешь… Я у нее первый! – Кабан, извини, это я могу представить. Я не могу представить, что она у тебя первая. – А вот представь себе – первая! Любовь с первого взгляда… У меня первый раз такое!.. Шоник, я так рад тебя видеть!.. Наконец-то ты приехал… Опять наша группа вместе… – Куда же я денусь от вас, Кабан? – Давай Цоя забацаем, Шоник. «Видели всю ночь, гуляли всю ночь до утра!..» – Давай, Кабан! Всю ночь пили и гуляли. До утра! Как в песне Виктора Цоя. На следующий день дождь так залил Москву, словно намеревался смыть ее с лица земли. Вечером объявили штормовое предупреждение. Гидрометцентр в этот раз не промахнулся. Бешеный ветер рвал провода, остановив движение троллейбусов. Срывал крыши. Крушил стекла витрин. Валил деревья. Москва не помнила такой вакханалии. На вокзальной площади шквальный порыв свернул в трубку огромный рекламный щит. Переход Курского вокзала затапливали потоки воды. Музыканты сгрудились в переходе. Кабан, Медведь, Шоник… Два Коли-Васи… Вова-баянист. Никто не играл, не пел. Какое там?.. Не до этого. Перепуганный Шнурок не высовывал носа из-под куртки Медведя. Надька прижимала к себе куклу. Люди спускались в переход, промокшие насквозь. Даже зонты не спасали. И вдруг… Шоник первый увидел. Как будто бушующая наверху буря занесла ее в переход. – Рина! – завопил Шоник. Она подошла к ним, осунувшаяся, бледная, следы побоев еще оставались на лице. Сразу не узнаешь. Но ее улыбку забыть было невозможно. А Рина улыбалась. – Привет, Шоник… – Рина!.. – Привет, Оленька… – Рина!.. – Привет, Кабан… – Рина, а я Надька… А это моя кукла. Мне Шоник подарил. – Здравствуй, Надька… Красивая у тебя кукла… Медведь подошел к Рине, в глазах его блестели слезы. – Здравствуй, – сказал он. – Как здорово, что ты вернулась. Мы очень переживали… Я жутко переживал… Очень я тебя ждал, Рина… А это – Шнурок. Ну, в общем… для тебя… Ну, типа от меня… Он тебе понравится… Медведь вытащил из-за пазухи пушистый комочек и отдал Рине. – Шнурок?! Какая прелесть!.. Рина принялась целовать мордочку котенка. |