Онлайн книга «Антиглянец»
|
– Еще как покажу! – пообещала я. В машине стало тепло, а я не могла согреться. У меня на коленях лежала куча льда. Мы доехали до «Пушкина», пересели в его черную машину. На его территории было жарко, комфортно – ему комфортно, а я сжимала холодную глянцевую обложку и думала – как спросить. С чего начать разговор? – Пробка в 12 ночи… И каждый день вот так! Интересно, с кем он возвращается домой в это время? С ней? – Слишком много людей в Москве, – заметила я. – Людей как раз мало. Народу до фига! Опять молчание. Мы выбрались на набережную, и я решилась. – Слушай, я хотела тебя спросить… Вопрос такой. Даже не знаю… – Не тяни, а то я волноваться начинаю. Я медлила. Я боялась произнести ее имя. – Ален, давай уже, говори! А то я у тебя спрошу что-нибудь. Но это потом. – Ты Настю Ведерникову хорошо знаешь? Он резко повернулся ко мне. Я ждала, пытаясь справиться с волнением. В машине не было видно, как я покраснела. Он снова вперился в дорогу. – Знаю неплохо. Замолчал. – Ты презентацию ту имеешь в виду? – Не только. – Мне трудно будет тебе объяснить. Это уж точно. Он становился все мрачнее. Я видела, как каменеет его лицо. Я с ужасом понимала, что права. Сейчас заставлю его признаться – и это конец. Объясняться мужчины не любят. Я нашла 230 страницу. – Ты это видел? – Слушай, я газеты не успеваю смотреть! А ты хочешь, чтобы журналы… А что там? – Прочти сам. – Сейчас, что ли? Мы ехали по метромосту. Было скользко. – Лучше сейчас. Он резко свернул к бортику. Нам отчаянно гуднули. Машина вильнула и остановилась. – Что это? – Статья про тебя. – Да ты что, я герой глянца? Он включил свет. – Ого, точно я и… – И запнулся. В машине повисла такая звенящая, такая хрупкая тишина. Я закурила – вторую сигарету за вечер. В ресторане мне курить не хотелось. А теперь надо было наполнить действием, движением, колебанием дыма эту натянутую до разрыва, до последней степени прочности кондиционированную тишину. Я следила украдкой, как он скользит взглядом по строчкам, и его лицо мягчеет. Что он скажет? Он вдруг рассмеялся. – Ты из-за журнала, что ли? Ой, господи, кто это все пишет? И ты в этом журнале теперь работаешь? Он закрыл журнал и выключил свет. – Это все, что ты можешь сказать? – Ты хочешь объяснений, да? – Хочу. Я переступила через страх – пусть сейчас все скажет, и закончим на этом. – Хорошо, если ты настаиваешь. Я Настю давно знаю, у нас общие друзья. Это все. Просто поверь. Здесь только одно точно – про джаз. Все остальное – бабские фантазии. – Фотография есть еще. Он развернулся ко мне: – Алена, послушай, я каждый вечер где-нибудь бываю. И везде одни и те же морды. И журналисты ваши везде. Таких фотографий знаешь сколько в ваших журналах – мне что, на каждой жениться? – Да, но не про каждого такое пишут. – Это фантомные боли незамужних редакторш. Кто где чей жених. Ты же сама у меня писатель – как ты можешь это всерьез-то принимать? Вы же для рейтинга всякую муру печатаете. Мне это понятно, и я не возражаю. Ты же умная моя девочка. А веришь всему. Он мог убедить кого угодно. Вот почему он успешен в бизнесе – люди верят и добровольно отдают то, что не собирались сдавать ни в коем случае. – При мне таких статей больше не будет. С непроверенной информацией про тебя. – Обещаешь? Посмотрим! Он бросил журнал назад. Нагнулся к моим коленям. Мне стало горячо. Я чувствовала жар его губ через пальто, или жар поднимался изнутри, прямо к его лицу. Он целовал мою левую руку, правая, не зная, что ей делать, вдруг сама собой нашла место – я погладила его по волосам. Он приподнял голову, я не успела откинуться назад, и мы столкнулись лбами. А потом все соединилось в одно – лица, губы, дыхание, тепло. Так близко, когда теряется граница между моим и его. Сколько это продолжалось – секунду или минуту, я не смогла бы посчитать. – Не помню, когда я последний раз целовался в машине. Я не заметила, когда это кончилось, но он уже вернулся в свои берега. Опять нас было двое. Но граница между двоими была нарушена, осталась легкая пунктирная линия. Через нее можно теперь спокойно ходить – туда-сюда. – Ну что, поехали? Я кивнула, я знала точно, куда мы едем. Весь путь до моего дома мы молчали, как заговорщики. Я смотрела вперед, а он, наоборот, смотрел на меня. – Следи за дорогой! – Есть! – и он снова сворачивал голову, пренебрегая правилами безопасности. Пару раз резко тормозил – в опасной близости от чьих-то фар. Мы остановились на дорожке возле моего подъезда. Минуты молчания, которой я ожидала, не было. – Пригласи меня на кофе? – Кофе нет. Чай подойдет? – Еще как! Как легко все это говорить. Никакой неловкости. Он кинул ключи Денису: – Завтра в девять. Чая у меня много. До утра хватит. Мы поднимались по лестнице – лифта в моей «хрущевке» нет. – Как мне повезло! – Почему? – Иду сзади. А ты в юбке. Он подталкивал меня, и я легче обычного перескакивала через ступеньки. Я взлетала. В прихожей он позорно засуетился. Начал доставать из карманов ключи, телефон, бумажник, туго набитый разноцветным пластиком. – Куда сдавать оружие и ценности? – Клади сюда. Черная кредитка American Express Centurion нашла свое место на тумбочке из ДСП, знавшей худшие времена. Это был ее звездный час. – Где у тебя руки моют? Я открыла дверь в туалет, который находился за его спиной. В моем метраже такие вопросы были глупы, тут все можно найти интуитивно, по советской привычке, которая формировалась годами: полшага – туалет, два – кухня, еще пять – комната. Надо дать ему время освоиться – привыкнуть к обстоятельствам моей квартиры. В этой тесноте сближение было обусловлено отсутствием расстояний – но нам не этого надо. Мы должны сохранять дистанцию, на которой строилась любая игра двоих. Все стало ясно уже в машине на мосту, но реализовать надо красиво, а бытовые обстоятельства делали это всегда немного курьезным. Уверена, что то же самое было бы в его доме – даже если он огромный. Все равно бы возникли вопросы про душ, халат и чай. |