Книга Инжектором втиснутые сны, страница 74 – Джеймс Роберт Бейкер

— Ага, это дело я люблю. [401]

— А то, что было на обратной стороне пластинки? Помнишь?

— «Сука». [402]

— Ага, это мне тоже очень нравится.

— У-у…

Она бросила взгляд на сидящую на диване Шарлен. Я тоже. Шарлен смотрела в свой стакан, на нас не обращала никакого внимания, во всяком случае, так казалось — словно хотела немного побыть наедине со своими мыслями.

— Да уж, меня твой голос просто наповал убивает, — сказал я Луизе. — Когда ты поешь. Да и когда говоришь — тоже. Каждый раз возникают виды хлопковых плантаций и апельсиновых садов.

— Так и должно быть, — мягко протянула она. — Тем более, если посмотреть, где я выросла. Ну да, эта плантация едва держалась, если уж честно. В нескольких милях от Билокси; там все время дул сырой ветер и воняло лангустами. Обветшалые «Двенадцать дубов» [403] в которых была хренова толпа белых козлов. Генерал-алкоголик, который в конце концов полностью пропил мозги. Три дочери; старшая — унылая старая дева, средняя — балерина-шизофреничка, младшая — известная всему городу нимфоманка. Еще там был сынок, который любил брать в рот у черных парней, несмотря на то, что был женат на пышной неудовлетворенной скандальной стерве. Меня вырастил отец, мы жили в сарайчике на дворе. Который раньше был хижиной для рабов, да во многом и остался таким. Старина Джим. [404]

Они называли так моего отца. Думаю, он тогда уже был евнухом, но я его любила. Он часто ночами сидел у костра, играл на раздолбанной старенькой гитаре и пел Роберта Джонсона [405] — все песни, какие знал. Все, что я знаю о блюзе, я узнала от него — пока в ту ночь, когда он познал Иисуса, он не расколошматил гитару вдребезги, убежденный, что Роберт Джонсон попал в преисподнюю. После этого отец стал жутким ханжой и настоящей жопой. Именно поэтому я сбежала и отправилась жить к матери.

— А она где была? — спросил я.

— В Новом Орлеане. Она была содержательницей подпольного публичного дома с плохой репутацией. Там я жила в шикарной комнате, отделанной красным, в полу которой был смотровой глазок. Именно там я начала петь под пианино. Хотя никаких амбиций у меня не было. Но в шестидесятом году я как-то ночью услышала по старенькому радиоприемнику «Филко» [406] Айка и Тину Тернер и сказала себе: раз уж она так может, значит, и я смогу.

— Долгий же путь ты прошла.

— Мне повезло. Но я стараюсь возвращать кое-что из того, что получила.

— Об этом я слышал. У тебя было несколько бенефисных концертов. И кажется, я читал что-то насчет того, что ты активно выступаешь в защиту животных, да?

— А, да я то и дело подбираю какую-нибудь бродячую живность. Собственно говоря, у меня и сейчас один такой живет. Беспризорный байкер. Я подобрала его на трассе возле Фонтаны. Жался возле ограды. Весь оцепенел от страха.

— А, я проходил мимо него, когда искал ванную. Он все еще был в оцепенении.

Она бросила взгляд в конец холла:

— Тогда мне, пожалуй, лучше пойти к нему. Пока он не начал скулить, — и она вышла, широко шагая.

Вымотанный, я рухнул на диван рядом с Шарлен.

— Она — это просто нечто, да? — сказал я.

— Ага. Она классная, — отозвалась Шарлен, но ее голос звучал уныло.

— Ну, так и что? — поддержал я ее тон.

— Это была именно самозащита. Ты защищал меня.

— Все верно. Мне положено отличие за героизм.

— Там были свидетели.

— Большинство из них ненавидят меня всем нутром, Шарлен.

— Что ты имеешь в виду?

Я не хотел вдаваться в этот вопрос:

— Что я не стал бы рассчитывать на них. Главное в том, что именно у меня был пистолет. И в свете этого для меня все довольно плохо.

С минуту она обдумывала это:

— Тело Денниса теперь, наверное, будут очень тщательно обследовать.

— Наверняка.

— Если в его теле найдут пулю, то мы сможем только сказать, что он держал меня взаперти. После всего этого нам могут и не поверить.

— Я и не рассчитываю, что поверят хоть чему-нибудь, — я погладил ее по руке.

— Может, нам просто уехать на хрен из этой страны?

— Вот это уже кое-что.

— Луиза сказала, что мы можем жить в ее доме в Мазатлане, сколько захотим.

— Э-э, нет уж. Ни за что, детка. Только не Мексика.

— А у тебя есть предложение получше?

— Что угодно, только не Мексика. Франция.

— Франция?

— Ну да, а чем плохо? Я найду работу на парижской радиостанции, буду крутить диски Эдит Пиаф. А ты сможешь стать Джерри Ли Льюисом рок-н-ролла.

— Точно. Буду исполнять «Люби меня сегодня ночью», сверкая искусственными зубами. Нет, Франция — отстой. Там живописно, конечно, но народ отсталый. Кроме только Катрин Денев, она единственная нормальная. Скотт, но ведь классная идея — этот дом в Мазатлане. Чем тебе Мексика не угодила, в конце-то концов?

— Сама по себе — ничем. Но пытаться добраться до границы — это сплошной кошмар, просто беда. Слышала что-нибудь о «черных детективах»?

— Каких-каких детективах?

— Уж поверь мне. Парочки беглецов, которые пытаются перейти границу, всенепременнейше попадаются на контрольно-пропускной заставе. И умирают в объятиях друг друга, Шарлен. Если им очень повезет, из облаков к ним вяло потянется священник и поможет им вознестись на небеса.

Похоже, она не очень-то поверила:

— Не представляю, о чем ты говоришь. Ты можешь внятно сказать, что собираешься делать? Сдаться, что ли? Я слышала, окружная тюрьма — просто вечеринка для пижамников.

— Так и есть. Там слушают старые записи Лесли Гор и трахают друг друга в жопу, — я вздохнул. — У меня в бумажнике сейчас долларов двадцать. На что мы собираемся жить?

Она подняла руку, на пальце сверкнуло кольцо.