Книга Бунт Афродиты. Tunc, страница 77 – Лоуренс Даррелл

— Вы, наверное, испытывали огромное волнение, видя свои творения, выставленные прямо напротив шедевров, — сказал он. — А она была так прекрасна, что даже страшно. Вы знаете, что теперь она получает миллион долларов за каждый фильм? Подумать только, миллион долларов! — Его голос по-детски зазвенел от удивления. — Она была как цветок, мистер Чарлок. — (Да, распустившийся цветок, наполненный искусственной росой.) — Великая актриса, — взволнованно продолжал Баум. Ну, ещё бы. Ещё бы. Полная feusucre [77] . Я ревновал её к успеху.

Нет спору, хорошо быть пробивным; но дело в том, что даже по мимолётному впечатлению новая Иоланта обладала характером и умела владеть собой, что вызывало сильную зависть. Она показалась мне женщиной совершенно самостоятельной, куда более последовательной в своей жизни, чем я. Но всё же и ей хватало неприятностей, разве нет? Я подобрал в углу вечернюю газету, чтобы почитать дома за обедом, получше рассмотреть фотографии её и её мужа; насчёт предстоящего развода всё, конечно, было ещё на стадии слухов, но и опровержений не было, что придавало сплетням оттенок достоверности. Ладно, меня это никак не касалось. После обеда позвонил Джулиан, чем ошарашил меня — я хочу сказать, что почти напрочь забыл о его существовании и, услышав голос, возникший из небытия, по-настоящему удивился. Он спросил о выставке, имела ли она успех и тому подобное. Я рассказал всё, что мог; у меня сложилось впечатление, что он буквально ловит каждое моё слово об Иоланте и неспроста расспрашивает о подробностях, касающихся неё.

Затем, застенчиво кашлянув, он, чуть ли не робко, сказал:

— Она когда-то была вашей любовницей, это так?

— Нет, только не эта женщина, — ответил я. — То была совсем другая девушка. Знаете, она теперь совершенно другая.

— Да, знаю, — сказал он севшим голосом. — Знаю. — Последовала долгая пауза; потом он снова заговорил:

— Она просила вас о встрече? Вы увидитесь? Но долгая пауза насторожила меня, и я ответил:

— Нет. Нам нечего сказать друг другу, не вижу в этом никакого смысла.

Он хмыкнул, и я услышал звук зажигаемой спички.

— Понимаю. Кстати, я слышал, Бенедикта неважно себя чувствовала всю последнюю неделю. Нэш поехал проведать её.

Я предположил, что это более тонкий способ усыпить мою бдительность, и никак не отреагировал на его слова. Бенедикта поднималась к горлу, пока я не почувствовал позыв к рвоте.

— А пока, — сказал Джулиан, — я хочу, чтобы вы провели несколько дней в Париже.

Он изложил детали неких переговоров, которые происходили там.

— Очень хорошо, — сказал я, старательно записав всё на промокашке. — Очень хорошо.

Такой вот разговор; впечатление было такое, что он звонит из Дублина или из Цюриха. Я вернулся к камину и сигаре, полный неясных подозрений. (Кланяться или не кланяться, вот в чём вопрос.) Перед тем как лечь спать, я отправил миссис Хенникер телеграмму, прося позвонить мне завтра в офис.

Но назавтра я услышал в трубке ещё сонный голос Иоланты.

— Хенникер сегодня не будет, так что я решила сама позвонить… — начала она и перешла на греческий, для того, думаю, чтобы случайная телефонистка ничего не поняла. — Хочу дать тебе номер, чтобы ты позвонил, когда приедешь, — на что я надеюсь. Я пробуду тут по меньшей мере ещё месяц. Я так жду нашей встречи. Когда, думаешь, ты сможешь приехать? Пятница и суббота у меня свободны.

Итак, встреча была назначена, к тому же, благодаря случаю, мне так или иначе надо было отправляться в Париж. Я воспрял в предвкушении ненадолго покинуть заснеженный Лондон — пусть даже предстояло остановиться в «Диего», который принадлежал компании и где ни за что не надо платить. Все ненавидят «Диего» — его обширность награждает гостей инфернальной анонимностью. Но мне-то нужно было обсудить какие-то банальные детали патентных документов, а для этого отель был идеальным местом, поскольку гордился своими прекрасно оборудованными конференц-залами, пахнущими кожей креслами и вавилонскими сигарами. В его громадном вестибюле с вычурной инкрустацией по дереву сновали и собирались группками все традиционные представители деловых кругов — арабские монархи со своими чёрными адвокатами, колдующими над картами нефтяных полей, живые, как ртуть, коротышки банкиры из Штатов, забытые короли и королевы, гангстеры, члены секты «возрожденцев» и тучные брокеры. В зале вестибюля стоял никогда не затихающий шум споров, отчаянных торгов, политического словоблудия, доводов и возражений. Видов этой пёстрой деловой фауны постоянно прибавлялось. «Диего» ошеломлял миллионом сталкивающихся интересов, схем и схизм.

Я быстро завершил свои дела и отправился в четырнадцатый округ, где снимал комнату когда-то в юности; старый добрый «Корнель» стоял на прежнем месте, хотя с тех пор, верно, поменял сотню хозяев. Он по-прежнему славился общей убогостью и неисправным водопроводом, как и своей дешевизной и комнатами, выходящими окнами в загаженные, но романтичные дворы с густыми деревьями. Моя старая комната была свободна. Вообще это был тринадцатый номер, но из уважения к суеверию постояльцев переименован в двенадцать А. Древний телефон трещал и хрипел, искажая мелодичный смех Иоланты, когда я наконец дозвонился до неё.

— Слушай, — сказала она, — ты знаешь, как поклонники осложняют мне жизнь, она тебе говорила? Я не смею и выглянуть на улицу — только прячась за спиной полицейского. Поэтому мне приходится устраивать маскарад, если хочу, чтобы у меня была какая-то личная жизнь. — Однако, судя по голосу, это доставляло ей удовольствие. — И эти апартаменты не годятся, тут за мной следят.

— О Господи, — застонал я. — И за тобой тоже? Что ж теперь нам чадру надевать или приклеивать фальшивые бороды? Кто всё-таки следит за тобой? — Я снова застонал. — Джулиан?!

Она от души засмеялась.

— Конечно нет. Следит мой муж.

Париж в окне был во власти дивной ранней весны, сточные канавы бурлили, деревья покрывались зеленью, птицы беззаботно порхали. В парках пахло раскрывающимися почками, последние талые капли падали с пениса каменного Пана в городском саду.

— Ну, так как?

— Я буду изображать Соланж, — весело сказала она.

— Соланж? — Я был поражён. — Что ты знаешь о Соланж?

— Твоя маленькая девочка, — сказала она. — Всё, что ты мне о ней рассказывал, я прекрасно помню и очень живо её себе представляю.

— Я рассказывал тебе о Соланж? — Это и впрямь было удивительно; Соланж была маленькой гризеткой, с которой я жил одно короткое лето — больше того, какое-то время здесь, в этой самой комнате. Но когда я мог рассказать о ней Иоланте?

— Ты забыл, — напомнила она. — Ты всё рассказал мне о ней, когда не в мою пользу сравнивал меня с ней. Помню, как я была подавлена. Она то, да она сё. И потом, мне было невдомёк, что это лишь парижский снобизм. Просто в те дни нельзя было не иметь интрижки в Париже, иначе тебя могли засмеять. Но я этого не знала — ты воспользовался моим неведением. Тем не менее я слушала очень внимательно, горя желанием всему научиться. И я никогда не забывала о Соланж. Больше того, я докажу тебе это. В половине двенадцатого. Кафе «Аржан», договорились?