Книга Прощай, Атлантида!, страница 75 – Владимир Шибаев

– Ну и прикид, может я и не бомжовка, но по всему не карамелька. Увидел бы меня в такой чумазе гад-родитель, наверное пожалел.

А Элоиза осталась в черной кружевной комбинации, прекрасная и незнакомая, и барабанщик в страшном смущении, покраснев, как сеньор-помидор, отвернулся в угол, рассматривая поломанную Африку на глобусе.

Но догадливая девушка нарочно подошла к Июлию и тихо спросила:

– Июлий, погляди. Я тебе еще пока нравлюсь?

– Очень! Очень пока! – покачал барабанщик головой и барабаном и не посмел взглянуть.

А толстушка, аппетитно вертясь перед небольшим зеркальцем, заверещала, двигая, как в танце, пухленькими ляжками:

– А все-таки клево, Клава. Еще вот сюда пару ниток розового жемчуга, и буду, как штопаная.

Но журналист Воробей всего этого не видел, потому что мотался по городу, надеясь обнаружить географические следы господина Полозкова. Перед этим у него, конечно. произошла довольно неприятная перебранка с уткнувшейся в угол тахты Клотильдой, когда он поутру заскочил проведать дежурных и опекаемую и понять, как найти какую-нибудь телегу, а потом сгрузить в этот воз и с этого воза пухленькую заплаканную упрямицу-ослицу.

– Ты, – крикнул ей Воробей, – лежишь тут в углу, как восковая кукла, а всем требуется, может, твоя помощь.

– Чего? – повернулась Клодетта. – Кому это, по натуре.

– Мне, например, – запальчиво воскликнул Воробей. – Моталась бы со мной или вместо меня по трущобам и переулкам, помогала в журналистских происках, а заодно и похудела.

– Ты тут не ори, ботаник, – вспыхнула Клодетта. – Ты тут не главный мне жених покамест.

– Очень надо! – облизнулся на пухленькую Воробей. – Да мне, если и посулят назначить главным редактором органа "Правды", и то не соглашусь ни за коврижки, ни задаром.

– Раскрой уши, зоолог. Такую крутую девушку, как я, тебе, чтобы только потрогать за неглавное, и то всю жизнь надо собрание сочинений ляпать. По жизни не заколотишь. Не по таким коврижка.

– Чего! – возмутился Воробей. – Да ты дура дурой, у тебя вместо мозгов черничный кисель, а вместо памяти – от мух кисея.

– А почему черничный? – скромно справился Юлий, обожающий кисели.

– Гад, – заорала Клодетта, наставив на пятящегося щуплого журналиста острые коготки. – У меня мозга, что у кита, против тебя таракана. Ты даже где у нас в городе клевые бары, вроде " Беременного приюта", и топталки, вроде " Откинь тапки", и то не в понятии, зоолог. И назначат тебя главным редактором только твоего некролога.

Воробей никак не ожидал от пухляшки таких сентенций.

– Жених шустрый! – презрительно крикнула Клодетта, продолжая опасно приближаться. – Щас тебя к свадьбе разукрашу. Нехороша тебе, ботанику, толстая!

– Нет, – неуверенно произнес Воробей. – Ты вообще-то красивая.

Клава опешила. Потом оправила на себе мятую, дизайнерского кроя попону, уселась обратно на тахту и сказала удрученно:

– Курить нету… Я и так тут за день на воде сто кило спустила… Красивая…

– Конечно, красивая, – подтвердил смелее Воробей, которому, может, из-за собственной худобы, пухляшки всегда изрядно нравились. – Но безмозглая.

– Мозг у девушки не главное, – миролюбиво сообщила Клодетта. – У мозгов нет сосков. Ишь он… красивая. Если меня причесать, помыть и завернуть в ковры из моего гардероба – может, и буду, – неуверенно заявила девица.

– Да ты будешь неотразимая! – сообщил дальним умом журналист. – Собирайся. Поехали домой, в ковры рядиться.

– У-у…у… – опять завелась пухляшка. – Там мама… этот сидит. Не могу его видеть.

– Надо, – твердо и властно сообщил худой Воробей, нахохлившись. – Отец твой, думаю, в отрубе. Пьяный, или онемелый, в ванне с валерьянкой лежит. А кто будет маму хоронить, Пушкин?

– Какой Пушкин? – опять плача, спросила Клодетта. – Нет у нас ни родственников, ни… Одна я теперь тащусь.

– И я, – сказал Воробей голосом ослика. – Все поможем. Идите сейчас на патрулирование с плакатом, только другой нарисуйте. Этот, географ сказал, не актуален. Напишите "Долой банкиров-насильников над сине-зеленой планетой!".

– Какое патрулирование? – завопила опять Клодетта.

– Патрулирование "Белого налива", – смело вмешалась Элоиза, – по бывшим садам. В честь народной судьбы, против засилья засранцев.

– Ну… Лизанька, – смутился Юлий.

– Барабанщик все скажет. А я на пару часов отлучусь, а потом поедем, девушка, к тебе домой. Будешь мыться и готовится к печальным процедурам. А что делать? – воздел Воробей крылья, как пророк. – Кому маманечку провожать, если не родной дочуре. Красавице.

– Эй, шустрый, – сквозь слезы улыбнулась Клодетта. – Может, я с тобой?

– Ага! – буркнул шустрый и помчался прочь из этого вертепа.

А молодежь, трудолюбиво разведав найденные возле подбитого глобуса школьные акварельки, развела их в блюдце, намалевала плакат и отправилась бродить по холодной погоде, по улицам, заполненным бегающим в поисках предпраздничных майских покупок народом. Свежый прохладный воздух пошел Клодетте на пользу, она несколько ожила и даже, когда некоторые прохожие шутливо или матерно задевали шатающихся агитаторов, звонко и впопад отшивала шутников юмором и матом. Чем сослужила "Наливу" хорошую службу и сыграла хорошую роль в тяжком, в общем, деле пробуждения народного самосознания. Когда через пару часов окоченевшие митингующие заявились обратно в жилище географа, то с удивлением обнаружили, что дверь была мастерски вскрыта, вновь закрыта, а на тахте, где почти сутки бездвижно провела аппетитная Клодетка, теперь занято, и сидят двое – пацан и пацанка.

Девчонка на большой лист, слюнявя чернильный карандаш, старательно срисовывала карту древнего средиземноморья со стены, а паренек ругал ее за неусердие и тыкал все время, подправляя, шариковой ручкой:

– Рисуй глаже, в размере, – кричал он, – а то разбери потом, на местности… где эта неизвестная Атлантида. Материк мечты… поняла?

– Да пошел ты… – соглашалась пацанка. – Я бы лучше в школу пошла, на основы поведения граждан.

– Вы кто? – спросили хором пришедшие, сгружая в коридор новый лозунг.

– Мы то знаем, кто! – бодро сообщил паренек. – Мы географические ученики…

– Учителя Арсения Фомича, – добавила его подруга. – Помогаем с картами. А вы кто приперлись?

– Мы дежурные по квартире, – сказал Июлий и ткнул музыкального друга в глухой бок. – Мы срочно ждем хозяина.

– Ты мне не барабань это, – заявил пацаненок. – Ходят всякие, а потом половники пропадают пропадом. Сейчас Папаню вызову за направо… нелево…неправо… мерное вторжение в фатеру.

– Да ты, спокуха, пацан, – одернула хлопца Клодетта. – Рисуешь – рисуй, раз тебе задали. А у нас дела, скоро журналист прискачет. У нас похороны, понял?