Книга Прощай, Атлантида!, страница 76 – Владимир Шибаев

– Не понял, – скукожился хлопец, хлюпнув насморком.

Еще через час заявился и Воробей. Блуждания его по городу были безуспешны, и он несколько сник. Лишь в одном баре со странным названием, кажется, "Прилет беременного", где в этот день опять ораторствовал мечущийся возле стойки человек Гафонов и где мог бы появиться географ, он смог толком поговорить с одной женщиной, знакомой этого мечущегося, Эвелиной Розенблюм, теперь певицой ихнего кабаре. Она сказала настырному журналисту загадочное:

– Знаем мы вашего географа. Как же! Все время попадает в окрестности боевых машин под замок. Жди, скоро будет. А мне теперь не до вас, видишь? У меня больной человек мечется. Может, ты вылечишь? То-то и оно. А бросать припадочного посреди дороги для серьезной женщины – последнее дело. Видишь, как он к людям обращается, как для них душу ковром цветным стелет. Видишь, как из него слезы брызжут и гнев выплескивает. Это тебе не под красным фонарем торчать и тупых и усталых после смены смущать. Вот откричится, я его на стул за бокал красного посажу, а потом, как свое, под плачащую еврейскую скрипку отрыдаю, поведу в тусклый дом – умою, приберу и на покой на его простыни изнемогшего положу, как дидятю. Дочка у меня уже самостоятельная и строгих правил. Никогда мамкины строгости не нарушит. Хоть и в школу не любит. А кто сейчас любит? Поэтому постоянного глаза не требует. Сама, умница, и скипятит и сжарит. А за этим, младенцем грубым, еще как глаз нужен. Чтоб не напортачил. Да и со связями он, хотели меня из певиц выпереть, так сказанул, что и отцепились. А мне семью кормить…

Но этот короткий разговор и была единственная крохотная удача Воробья за весь день.

– Поехали домой, девушка, – скомандовал он Клодетте, вновь попав в дом исчезающего географа. – Эти бойцы яблочного фронта хоть чуток отдохнут. А вы, ребята, срисуете, – обратился он к малюющим на листе древние подробности, – хоть, уходя, дверь прикройте. Да не берите тут ничего лишнего, а то нам перед хозяином отвечать.

– Тут ничего не берется, – тоскливо сообщил мальчик Кабан. – Пробовали, не получается. Совесть зажирает.

– Где это у тебя совесть, – вмешалась девчонка Краснуха. – В каком месте с кем спит?

– Рисуй! – крикнул паренек. – Лучше б ты в школу ходила, замаялся я с тобой.

Темное такси по уплывающим в ночь улицам быстро домчало Воробья и Клодетту к расположенному в хорошем тенистом пригороде особняку адвоката. На пороге их встретил, охая, старый прислужник и сообщил кладбищенским голосом:

– Маменька поехали в морг. А они пьют второй день. А Вы что ж, Клавдия Теодоровна, слава богу? Сохрани господь. Наверху-с, в малом кабинете, совсем пьют-с. Кто ж а Вы будете, молодой человек, чтоб мне как вас кликать?

– Это один… ботаник… Журналист. Друг семьи, – тихо сказала Клава, дрожа.

– Наверх али пойдете? – с надеждой спросил привратник.

– Пойдем, – твердо сообщил Воробей.

– Сходите, сходите, – печально повторил старик. – Пьет… Никто не звонит, никто не едет. Как в могиле второй божий день.

Когда они шли по скрипящей старинную мелодию лестнице, Клодетта сильно запыхалась, задышала и, остановившись и присев на ступеньку, спросила:

– А тебя как звать-то?

– Воробей, – ответил Воробей.

– Ну ладно надо мной пудриться, – зло отозвалась девушка, поднялась и потянулась вверх.

В секретном кабинете за небольшим столиком в плетеном кресле сидел Павлов. Голова его валялась на столе. Рядом надгробной крестовиной высился телескоп. Воробей вошел внутрь, а девушка застыла у двери, без сил прислонившись к косяку.

– Кто? Кто… Это ты… женка… вернулась?! – всполошился Павлов, пытаясь вскочить.

На полу возле его ноги звякнули две или три порожних коньячных фигурных склянки.

– Это мы, – тихо сказал Воробей. – Дочка Ваша, Клава. И я… сопровождаю.

– Зачем? – крикнул Теодор, оглядываясь кругом сумасшедшими глазами. – Зачем? – повторил он, потом тяжело сказал. – Я теперь не жилец, сюда не ходите. Тут мой гроб… Раньше я живой был – жену ненавидел, дочку дуру не любил… Было зачем жить.

– Ты где, жена? – вдруг крикнул он. – Нарочно ушла?

Теодор тяжело поднялся и заглянул в окуляр телескопа и поводил трубой:

– Ничего не вижу. Ослеп. Раньше все видал – женат неудачно, за деньги. Кругом дуры, позорят меня, умника. А теперь что? Кто я? – он опять рухнул в кресло. – Кого ж мне теперь не любить? Себя, разве. Только и остается. Жена, где ты, ты зачем так умерла? – опять воскликнул он слабым голосом, потом повернул голову. – Клавочка. Прости.

После упал головой на стол и затрясся. А девушка стремглав пустилась по лестнице вниз.

Воробей налил из подвернувшейся бутылки минеральную и протянул фужер адвокату. Тот, давясь, выпил.

– Вы не беспокойтесь. Мы в похоронах поможем, – предположил Воробей.

– Я сам. Сам я, – ошалело поглядел адвокат вокруг. – Скоро буду готов. Оклемаюсь… Умыться надо… Похороны…

– Да мы поможем, – повторил журналист. – Я вот только географа найду, Арсения Фомича, запропастился куда-то. И сразу вернусь.

– Фомича? – удивленно протянул Теодор, глядя в скошенную фрамугу на черную ночь. – Арсения? Так звонил же из конторы час назад доверенный человечек. Сказал, доставили этих в подвал. А? – посмотрел он на Воробья. – А?! О чем это?

– Вы не волнуйтесь, мы поможем, – и Воробей тихо вышел из комнаты и слетел по лестнице.

Внизу, на ступеньке, сидела Клодетта.

– Пошли, чай попьем, – сказала она. – Воробей.

В большой кухне озабоченный старичок разливал чай, нарезал буженину, а озадаченный журналист судорожно думал.

– Ты чего? Совсем бледный, – спросила Клодетта.

– Так надо. Слушай, а у тебя телефон банка есть?

– Какого банка?

– Ну, этого…Гуд…"Гудбанка".

– Там наши враги, – отрешенно сообщила девушка. – Вот справочная, – ткнула она том журналисту. – Вот телефон, – и сунула трубку мобильного.

Воробей порылся в книге и настукал номер.

– Соедините меня срочно. С кем? С… Евсей Евсеичем. Да, с самим… Барыго. Кто? Я? Журналист Воробей со срочным сообщением… Жду.

И чуть погодя продолжил:

– Але. Это Воробей… Мне надо с Вами срочно… Где? Вы в банке? А если подъеду? Несколько слов… Ну, через… Сейчас и выезжаю. Ага, ладно.

– Слушай, – сказал он внимательно глядящей на него и дующей в блюдце Клодетте. – Срочно надо отъехать. По журналистскому делу.

Девица опустила блюдце.

– Я одна не останусь. Меня возьми, – коротко сказала.

– Ага, – воспротивился журналист.

– А как поедешь? – подначила сообразительная Клодетта. – Ночью отсюда только привидения ходят. А у меня – тачка. Рулить можешь, ботаник?