Книга Жнецы страданий, страница 98 – Екатерина Казакова, Алена Харитонова

Девушка почти бежала по коридору, когда…

Он вышел ей навстречу. Один. И тоже, как видно, спешил, потому что Нэд не любил ждать.

Гулко стучали каблуки сапог по каменному полу. В этом переходе всегда было мрачно. Тишина и холод крепости тут казались почти осязаемыми. Лишь подумаешь, сколько камня над тобою, вмиг не по себе становится.

Колдун торопился в мыльню. Спать хотелось… Но дернул же Встрешник Клесха возвратиться нынче утром – ни раньше, ни позже. Теперь сиди на совете, слушай кудахтанье и всеми силами сдерживайся, проглатывая зевоту.

Тускло горел чадящий факел. И в этом неверном мерцании навстречу Донатосу торопливо шагал молодой обережник. Не шибко высокий, не сильно дюжий, рожу впотьмах особо не разглядишь, да не больно и надо. Видать, кто-то из заезжих, остальные все примелькались уже.

Они бы так и разошлись в узком переходе, слегка посторонившись, чтобы не задеть друг друга плечами. Донатос бы и в лицо не заглянул. Но парень остановился, преграждая наузнику путь.

Крефф вскинулся, дивясь такой наглости, и в полумраке разглядел-таки ратника.

Лесана спокойно смотрела в лицо своему давнему обидчику.

Сколько раз она представляла, как произойдет их встреча. Как мечтала голыми руками вырвать у колдуна сердце, отомстить, отплатить! За поруганную юность, за болящую и по сей день рану в душе, за страшные ночи, когда она просыпалась в слезах. Как ей хотелось поквитаться с ним! Много чего все эти годы мерещилось, много о чем думалось, а теперь вот встретились, а в душе ни страха, ни ярости.

Она-то думала, он замрет. Не испугается, нет – чего ему ее бояться? – но хоть опешит. Вспомнит, что учинил над ней и, может, растеряется, смешается. Но он скользнул по ее лицу равнодушным взглядом и собирался уже пройти мимо…

В этот миг девушка поняла страшное: он забыл. За три долгих года просто забыл и о ней, и о том, что с ней сотворил. Ее непреходящий ужас и пытка для него оказались не стоящей памяти мелочью. Пока выученица обмирала от ужаса, тряслась, боялась, каждую ночь видела кошмары и захлебывалась от стыда и бессилия, он вообще не думал о случившемся. Ни единого дня. Сделал и вычеркнул из памяти. Отвел душу, выплеснул злобу да с той поры более не вспоминал. Зачем?

– Не узнаёшь? – негромко спросила Лесана.

Конечно, узнал. Теперь узнал.

– Мне к ногам пасть? – поинтересовался Донатос.

– Можешь, – кивнула она.

– Дерзости, как я погляжу, в тебе не убавилось. Если и дерешься так же, как языком метешь, Нэд будет доволен.

И он хотел ее оттолкнуть, чтобы идти дальше, но выученица удержала креффа за плечо. Тонкие пальцы сомкнулись с такой силой, что показалось – могут раздробить ключицу, как стальные клещи. Синие глаза прожгли колдуна.

Донатос смотрел спокойно, без испуга, без насмешки. Ждал, что последует. Девушка не двигалась. Наузник молчал, глядя ей в глаза.

– Как долго мы будем стоять? – спросил он. – Пока я не умру от старости?

Лесана усмехнулась:

– Я не собираюсь тебя убивать. Ты ведь смерти не боишься.

Обережник дернул плечом, стряхивая с себя руку послушницы, и вздохнул:

– Да ты никак мстить мне собралась.

Она покачала головой.

– Нет. Но я знаю, как сделать тебе больно.

Мужчина присвистнул.

– Ишь ты! Она знает… А я знаю, как сделать больно тебе. Опять померяемся?

И он повел бровью.

Странно, но больше от этого незатейливого движения, чем от слов Донатоса, ярость всколыхнулась в груди девушки. Он не сожалел. Считал себя правым. И в поступке своем не видел ничего постыдного.

Когда выученица поняла, что ее обида и боль для него всего лишь бабская блажь и злопамятность, судьба колдуна была решена.

Наставник не разрешал разбрасываться Даром. Говорил, он у Лесаны излишне силен, а оттого, как всякое грозное оружие, не должен выниматься из ножен попусту. Но сейчас девушка не стала сдерживаться. Сила вскипела в ней, ринулась прочь.

Узкая ладонь уперлась в грудь колдуну. Под пальцами сверкнула ослепительно-белая вспышка, просачиваясь сквозь серую ткань одежды. Глаза колдуна распахнулись. Казалось, из зрачков вот-вот польется то же неистовое сияние, которое только что ворвалось в тело.

Донатос более не чувствовал прикосновения девушки. Не чувствовал усталости. Не чувствовал ничего. Потому что тело перестало подчиняться и слушаться. Остался лишь разум человека, заключенного в камень. Ни вздохнуть, ни моргнуть, ни разжать губ…

Впервые за много лет колдун не понял, что произошло.

Стоявшая напротив девка чуть отстранилась и спросила:

– Не знаешь, что с тобой?

Сил ответить не было. Он смотрел на нее ненавидящим взглядом, пытался двинуться с места, хоть на вершок поднять руку. Казалось, смоги только, и тело оживет. Увы. Как невозможно пошевелить рукой, которой нет, или переступить ногами, которые отсечены, так и ему было невозможно двинуться или вздохнуть. Рассудок рвался в оковах не подчиняющейся плоти, но Дар словно иссяк. Обережник взывал к Силе, яростью и гневом будил ее в себе, но… Ничего.

И непонятное, бередящее чувство вползло в душу. Скользнуло змеей, сплелось в тугой скользкий ком в животе, шевельнулось, рассыпая по телу холод. Ужас. Слепой ужас, вызванный тем, что проклятая девка каким-то образом лишила лучшего наузника Цитадели самого главного – его сути. Дара.

Глядя на зарождающуюся панику в глазах колдуна, Лесана усмехнулась.

– Видишь, я умею пугать лучше, чем ты. Вон как боишься! Я тебе жилу, по которой сила течет, затворила.

Девушка смотрела в застывшее лицо обидчика.

– А сейчас, – сжатым кулаком она ударила в середину грудины, – я ее отворю.

Яркая вспышка вырвалась из тела и скользнула по ладони послушницы, исчезая.

Донатос согнулся. Жадно втягивая воздух, захлебываясь от удушья, дрожи, жара и холода, разом хлынувших по всему телу. Крефф чувствовал себя пересохшей рекой, русло которой вдруг наполнили потоки воды, рвущейся свирепо и яростно, сметающей все на своем пути.

Проклятое тело вновь ожило, и Дар вернулся. Хотелось схватить девку, свернуть ей шею, по капле выдавливая жизнь. Но руки не слушались. Губы немели. Обережник привалился к стене, прерывисто, хрипло дыша и думая лишь об одном: только бы не вынес Встрешник кого-нибудь в коридор. Только бы не увидел никто, как он сползает по камню – белый, покрытый испариной…

Лесана словно почувствовала его смятение, положила снова пятерню на грудь и надавила. Даже сквозь одежду прикосновение девки обожгло холодную от пота кожу. Сердце колдуна заколотилось как бешеное. Перед глазами прояснилось, и ноги уже не подгибались от слабости. Донатос открыл глаза.