Онлайн книга «Карлики»
|
– Да что ты говоришь, – сказал Пит. Лен повернул ключ в замке. Они вошли в гостиную. Кот, лежавший в кресле, поднял голову. – Он не спит. – Он никогда больше не заснет, – сказал Пит, садясь. – Бах, может быть, прямо-таки создан для тебя, а этого кота он просто уничтожил. – Ну, не знаю, – сказал Лен. Он спихнул кота с кресла. Тот упал на пол с глухим стуком и уставился на Пита, недовольно помахивая хвостом. – Ты, может быть, и не понимаешь его точку зрения, но я думаю, что мою точку зрения он вполне уразумел. – Ты имеешь в виду свою точку зрения относительно него? – Да. – И какова же она? – Презрение, – сказал Пит, – и пренебрежение. Я о нем невысокого мнения и готов всячески унижать его и нелестно о нем отзываться, чтобы кто-нибудь не подумал, что я его высоко ценю. – Очень жаль. Печально это слышать. – Слушай. Любой здравомыслящий человек постарался бы умолчать, что его кот обладает математическими и музыкальными способностями и на этом основании считает себя королем этого курятника. – Ты сказал – постарался бы умолчать или гордился бы? – Я сказал – постарался бы умолчать. – А мне послышалось, ты сказал – гордился бы. Кот уселся на ковре и стал вылизывать лапы. – Этот кот – уже не то животное, каким он был раньше, – сказал Пит. – Посмотри на него. Он стал шестнадцатой долей. – Нельзя все сваливать на Баха. – Почему бы и нет? Он правит в этом доме железной рукой. Лен покачал головой и задернул занавески. Продолжая качать головой, он сел за стол, тяжело вздохнул и выдохнул воздух сквозь сжатые зубы. Он опустил очки на кончик носа и оглядел поверх них комнату затем водрузил очки на место. – Что? – воскликнул он, неожиданно резко срывая очки с носа. – Что такое? Что ты сказал? А? Бах? Бах? Что там насчет Баха? Пит развалился в кресле. – Скажи мне кое-что, – сказал он. – Кто такой Бах? – Кто он такой? Как у тебя язык поворачивается задавать такие вопросы! – Что ты мне можешь о нем рассказать? – Да ты с ума сошел. – Слушай, – сказал Пит, наклоняясь вперед, – пусть и у нас будет что-то общее. Ты наверняка знаешь о нем очень много, учитывая, как ты меня им грузишь. Что в нем такого особенного? – Нет, – сказал Лен. – Спроси кого-нибудь другого. Я тебе ничего не смогу сказать. Это не обсуждается. Я о нем говорить не могу. – А что так? Лен пожал плечами и открыл дверцу буфета. Он снял с полки бутылку вина, вытащил пробку и, сунув горлышко под нос, принюхался, потом поставил на стол бутылку и два бокала. Он мрачно посмотрел на бутылку, поднял ее и прочел этикетку. Потом передал ее Питу. Пит тоже принюхался и вернул бутылку. Лен снял очки, задержал дыхание и снова понюхал вино. Он плеснул вино в бокал, поднял его к самому носу посмотрел в него и сделал маленький глоток. Задержав вино во рту, он начал ходить по комнате, то закатывая глаза, то зажмуриваясь. Он стал полоскать вином горло. – Бах? – повторил он, сплевывая вино в бокал. – С ним все просто. Самое главное в Бахе… самое главное в Бахе… Он поднял бутылку, нахмурился и поставил ее обратно в буфет, закрыв дверцу. – Самое главное в Бахе, это… дай собраться с мыслями… это… Он сел на угол стола, но тотчас же вскочил, поднял бокал и стал хлопать себя по брюкам, пытаясь стряхнуть капли пролитого вина. – Эх! Эх! Эх! – Взял бы тряпку. – Эх! – Повернись-ка, – сказал Пит. – Да ничего тут нет. – Я чувствую, что они намокли. – Ты вроде говорил про Баха. Лен расстегнул брюки и снял их. Он схватил их за края штанин и стал энергично встряхивать. Затем осмотрел пятно, снова надел их и застегнул. – Тридцать девять и шесть лет назад. – Ты бы еще на голову встал, – сказал Пит. – Господи помилуй, расскажешь ты мне или нет, чего ты помешался на этом чертовом Бахе? – Бах? Это же элементарно. Самое главное в Бахе то, что он воспринимал свою музыку как эманацию, некое излучение, не исходящее от него, а проходящее сквозь него. Из точки А через Баха в точку С. Больше и говорить нечего. Он сел в кресло и откинулся на спинку. – Взять Бетховена. – Что ты имеешь в виду? – Что ты имеешь в виду? – повторил Лен. – Бетховен всегда Бетховен. А Бах как холод или жар, как вода или огонь. Он Бах, но и не Бах. Его и сравнить-то не с кем. – Погоди минутку… – Видишь ли, – сказал Лен, щупая брюки под ягодицами, – когда я слушаю музыку Баха, я ощущаю, что такое осознание. Не осознание того, что я слушаю Баха, а просто осознание. Нет ни кожи, ни дерева, ни плоти, ни костей, ни оргазма, ни возвращения сознания. Нет жизни, но нет и смерти. Нет действия как такового. Осознание мира сводится к семи ветрам, или к семидесяти семи конечно, в зависимости от того, какой ты и как воспринимаешь мир. – Так вот прямо? – Можешь даже не спрашивать. Это осознание мира как бездействия возникает само по себе. И нечего напрягаться. Можно было бы напрягаться, если бы Бах был кем-нибудь другим. Тогда ты мог бы сказать: да, я слушаю это. Я. Но Бах и знать тебя не желает. Бесполезно пытаться постичь его через свое «я». Бесполезно. – Ну да. – Бах – композитор для слабых. В то же время он и для сильных, вот почему его музыка потрясает всех тех, кто не слабый и не сильный. – Bay! – Бах, – сказал Лен, вставая и подходя к стене, – не имеет ничего общего с такими темами, как убийство, природа, массовая резня, землетрясение, чума, бунт, голод и все такое. Ему нет дела до серьезных вещей как таковых. Вот почему для него всегда найдется место. Веришь ты или нет, но Баха можно положить в задний карман брюк. Просто взять и положить в задний карман. Но если ты кладешь его в задний карман, ты должен понимать, что его ты в задний карман не кладешь. – Ага. – Знаешь, Пит, иногда мне говорят, – сказал Лен, садясь опять на угол стола, – что по сравнению с ласковой и горячей женщиной все остальное меркнет и кажется незначительным. Это абсолютно правильно. Даже Шекспир со временем сводится к набору цитат. Но Бах для меня никогда не станет несколькими любимыми нотами. Наверное, со мной так происходит потому, что я никому не доверяю. Наверное, я просто чувствую и улавливаю тот момент, когда все, что у меня есть, начинает принадлежать и моей женщине тоже, и я готов забыть об этом, не обращать на это внимания. Но моей незыблемой собственностью остается он, его у меня не забрать. |