Книга Из первых рук, страница 98 – Джойс Кэри

Сара была боевой трубой, зовущей на брань и смерть. Рози — колыбельной песнью, исполняемой под аккомпанемент окарины.

У Сары было приятно брать, даже тайком; вдвойне приятно, потому что Сара любила давать. Рози было одно удовольствие давать, потому что Рози обожала подарки. Они помогали ей самоутверждаться. Чувствовать, что она тоже чего-то стоит. Саре не нужно было говорить, что она чего-то стоит. Она превосходно знала себе цену и, вероятно, даже не думала об этом. Но она не важничала; Рози же настолько задирала нос, что стоило какому-нибудь прохожему обернуться ей вслед, как она гремела и ревела битый час, перечисляя все, что она с ним сделала бы, попадись он ей без трусов.

До сих пор помню, как она расшумелась, когда я стал расстегивать ей лифчик:

— Ты это что, такой-сякой?!

— Я хочу жениться на тебе, Рози. Или все равно что жениться.

Тогда Рози замахнулась своими огромными, узловатыми, как у мясника, кулачищами, и я спрятал голову, ожидая удара. Но его не последовало.

— За кого ты меня принимаешь? — орала Рози. — Что я тебе — непотребная девка?

— Что ты, — сказал я, расстегивая следующую пуговицу. — Ты лучшая из женщин, каких я встречал, ты моя мечта.

— Отвяжись, — орала Рози. — Убирайся, ты...

— С удовольствием, — сказал я, — но не иначе, как с тобой, Рози, радость моя.

И Рози только сказала растерянно:

— Кончай возиться с лифчиком.

Но я не кончил, и по мере того как я забирался все дальше, дрожа всем телом, что вот-вот меня вышвырнут из окна, но в то же время все больше распаляясь, брань сменилась упреками и напоследок мольбами:

— Ах, Галли, вот уж никогда бы не подумала, что ты будешь так вести себя с женщиной. Разве это хорошо? Я же не какая-нибудь, а порядочная женщина. Пусть я стояла за стойкой, но всегда умела блюсти себя.

Под конец она чуть не плакала, насколько Рози была способна плакать.

— Как тебе не совестно, Галли! Вот уж от кого не ожидала. Ах ты, фитюлька поганая! Что теперь со мной будет? Что люди подумают? А если ребенок? Прощай тогда мое доброе имя. А как я теперь посмотрю Саре в глаза? Моя самая близкая подруга. Я же со стыда сгорю.

Рози поступала, как подсказывала совесть, Сара — согласно своим задачам и целям. Рози была богобоязненной язычницей, страшившейся переступить порог церкви, дабы ее не постигла Божья кара; Сара была спасающаяся в Боге христианка, посещавшая церковь, чтобы развлечься и набраться полезных сведений о религии, шляпках и местных делах.

Сара была допингом. Она всегда возбуждала. При одной мысли о Саре мне хотелось ругаться, прыгать или танцевать; меня бросало в жар и в пот. От ее чертовой независимости и ханжества. Познать Сару значило понять, что такое женщина; тот, кто не знает, что такое женщина, ничего не знает о природе Природы. Рози же была просто бабой и не вызывала никаких иных чувств, кроме любви и жалости. Сара была вечной угрозой и тонизирующим средством, моим самым добрым врагом, Рози — болезнью, моим самым заклятым другом. Сара сделала из меня мужчину и, черт возьми, чуть не сделала из меня убийцу. Рози превратила бы меня в лопоухого слюнтяя.

Как сейчас помню день, когда мне сообщили, что Рози при смерти. Пришла телеграмма от ее квартирной хозяйки из Брайтона. Я тогда работал в Девоншире над большим заказом. Что-то соврал Саре и помчался на другой конец Англии, в Брайтон. Опасность уже миновала, но Рози была еще очень слаба. Пыталась устроить себе выкидыш. Она лежала белая, как стена, распластанная, как тресковое филе.

— Боже мой, Рози, зачем ты это сделала?

— Я не хотела ребенка, — сказала Рози, не переставая улыбаться. — Я умру?

— Нет, но ты чуть не умерла. В хорошенькую историю ты бы нас втравила!

— И пусть, — сказала Рози. — Так для всех было бы лучше.

— Не говори глупости, Рози. Ты же так не думаешь.

— Нет, думаю, — сказала Рози. — На что я гожусь? Никому не нужная обуза.

— Но Рози! Зачем ты это сделала? За репутацию ты свою боишься, что ли? Или, может, тебя беспокоит, что люди скажут? Ты носишь обручальное кольцо и имеешь полное право ходить с пузом. Можешь только гордиться собой. Да, черт возьми! Беременная женщина — это же великолепно!

— Только не я, — сказала Рози. — Нет, Галли. Моя репутация меня мало волнует, из-за этого не стоило бы хлопотать. А вот что будет с ребенком? Что за жизнь его ждет с такой мамочкой, как я, и таким папочкой, как ты!

— Черт возьми! Рози! Да при твоем характере ты будешь расчудесная мать. А что до меня, так я очень люблю детей. И я буду превосходным отцом, лучше, чем все эти буржоплюи. Я не стану под предлогом образования отдавать малыша учителишкам, лишь бы избавиться от него. Я буду учить его сам. К черту чтение, письмо и арифметику.

Потому что я тогда, как раз увлекался образованием. У меня была теория, что если не учить ребенка читать, он не сможет набраться всякой дряни из газет и книг, которой набивают детишкам мозга. Прежде всего, считал я, ребят надо учить петь, — ведь самой природой звуки даны им раньше, чем слова. Потом — рисовать, потом — плавать и боксировать. А когда они станут постарше и начнут понемногу ворочать мозгами — танцевать и складывать стихи. И еще я научил бы своего ребенка любить стихи Блейка и разъяснил бы ему, что они значат и что в них не так. И если бы родился мальчик, я дал бы ему в руки Шекспира и лоцию, чтобы он мог стать моряком и посмотреть на жизнь с разных сторон, а если девочка — Мильтона и поваренную книгу, чтобы она могла пойти в прислугу и посмотреть на жизнь с изнаночной стороны.

Но Рози боялась. Чего — не знаю. Не то ответственности, не то Божьей кары. Может, она считала, что не вправе иметь ребенка, а может, не хотела лишних хлопот.

— Не представляю, как я буду укладывать малыша спать или слушать, как он читает молитвы.

— К черту! Зачем малышу молиться? Научи его лучше песенкам. «Маленький барашек» и «Тигр, тигр».

— Болтай больше. Я же не выдержу и рассмеюсь, а он сразу поймет, что я только прикидываюсь; малыши ужасно проницательный народ.

— Да брось ты, старая размазня, ты будешь в таком восторге от малыша, что с утра до вечера станешь за него Бога благодарить.

— Зато он не станет за меня Бога благодарить: я же три дня на неделе буду под градусом.

— Что? Сейчас же ты не пьешь, старая вафля. С чего ты станешь пить при ребенке?

— Ты же знаешь, что такое дети.

— Говорят тебе, ты будешь любить его. Таково уж человеческое естество, а в тебе его хоть отбавляй.

— Вот этого я и боюсь.

— Чего? Иметь ребенка?

— Ну ты ведь знаешь, как это бывает: сначала мамочка люлькается со своей деточкой, а потом, в одно прекрасное утро, деточка просыпается и говорит: «С чего это я буду хороводиться с этой краснорожей мымрой, она даже Мери Пикфорд испортила бы всю музыку».