Книга Малькольм, страница 29 – Джеймс Парди

— Моя мать говорила мне ту же фразу. Именно она и погубила мою жизнь своей неразборчивой привязанностью.

— Я люблю вас, мадам Жерар, — произнес Джером и взял ее маленькую руку.

— Но все равно велите уйти из этого дома, — она покачала головой.

— Только потому, что мы любим вас.

— Как вы не понимаете, что требуете отказаться от того единственного, чего мне хочется больше всего в жизни, — противилась мадам Жерар.

Джером наблюдал за ней.

— Ведь я сейчас с теми, кого люблю, — продолжила мадам Жерар. — Крошка Кермит, — она внезапно сбилась на детское сюсюканье, — Малькольм, Элоиза, Джордж Лидс и музыканты, и вы такой чудесный. — Она протянула к нему руки, и Джером снова медленно поцеловал ее, на этот раз в волосы.

— Это же не значит, — Джером присел на кровать рядом с ней, — что вы не сможете когда-нибудь навестить нас.

— Значит, — ответила она. — Именно, что значит, и вам это известно.

— Мадам Жерар, немного благоразумия, пожалуйста.

— Я должна остаться, потому что здесь моя любовь.

— Если вы останетесь, то любви убудет и сильно! — предупредил мужчина.

Она метнула быстрый взгляд и прошептала ему на ухо:

— Я буду паинькой, ради вас.

— Вы никогда в жизни не были паинькой, мадам Жерар. Вся ваша жизнь посвящена тому, чтобы вести себя плохо. И вас любят за это качество: вы не способны быть паинькой.

— Не способна? — спросила она с лукавством и патокой в голосе.

— НЕ СПОСОБНЫ, — повторил ей Джером.

— Но на этот раз я сумею. Я прикажу себе.

— Мадам Жерар, вспомните, кто ваш собеседник.

— Джером-взломщик, — ответила она, безнадежно оценивая свое положение.

— Как грубо изъясняются люди с положением, — заметил Джером. — Сопереживание встречаешь только среди униженных.

— Я слишком много пережила, чтобы заботиться об утонченности, — сказала она, повернувшись к стене.

— Что я хотел вам сказать, — продолжил Джером, — я видел мужчин и женщин в тюрьме. Я знаю, что обещания еще никого не исправляли. Кроме того, исправляться у вас нет никаких намерений. Вы хотите быть испорченной девчонкой.

— Разве? — она задумалась.

— Это единственная роль, на которую вы сейчас способны.

— Вы имеете в виду, что я ограничена? — мадам Жерар потянулась к одной из бриошей, которые принесли по ее настоянию.

— Подумайте, — толковал Джером, — вы играли ату роль столько лет, сколько были замужем за Жерар Жераром. Он же вас боготворит, или, во всяком случае, боготворил.

— Не надо о том, сколько лет моему браку и каков мой возраст, — предупредила она. — Я знаю, сколько мне лет и не нуждаюсь в летописях.

— Я не имел в виду намекать на ваш возраст. Но вы играли в испорченную девочку очень много лет.

— Джером, — ответила она, критически жуя бриошь, — ваша беда в том, что вы перестали жить и ушли в религию.

Он свысока рассмеялся над ее замечанием.

— В вас произошла, — напирала мадам Жерар, — худшая из перемен. Вы стали реформатором, благодетелем человечества. Вы думаете, что побывали во взломщиках 1 отсидели срок, и потому держите в руках ключ ко всякому человеку. Вы самый отъявленный проповедник и миссионер, какие только бывают.

— Расскажите мне, какие они.

— Они как будто знают ответ прежде, чем слышали вопрос. Да, да, вы из этих правдолюбивых юнцов, и хотя у вас меда на устах побольше, чем у многих… мне этого не надо, Джером, спасибо, не надо. Вы погубили Элоизу, но не трогайте моей души.

— Мадам Жерар, вы со мной довольно свирепы.

— И не называйте меня полным именем.

— Как же мне к вам обращаться?

— Пока просто обращайтесь ко мне взглядом. Потом я решу, как вам быть.

Джером улыбнулся, и его взгляд скользнул вниз, к свеженакрашенным ногтям на обнаженных ногах мадам Жерар.

— Значит, мы с Элоизой ничего не можем сделать в теперешней ситуации, кроме того, что уже сделали? — спросил он поднимаясь.

— Вы хотите снова вызвать Жерар Жерара или на этот раз только полицию? — полюбопытствовала она.

— Сначала, разумеется, Жерара, а затем, если понадобится, полицию.

— Подумать только, что я говорю с бывшим заключенным, — посетовала мадам Жерар. — Вы тупы и злы, как те чертовы судейские, к которым думаете прибегнуть.

— Мы должны жить своей жизнью, мадам Жерар, — сказал Джером.

— А вы еще говорите о любви, — задумчиво протянула она, смахивая с пальцев крошки от выпечки.

— Между прочим, — добавила она, — бриошь была черствой.

Джером поклонился.

— Вы думаете, мне есть дело, Джером, черствая у вас бриошь или нет? Нисколько.

— Зачем же об этом говорить?

— Мы всё должны говорить. Иначе невозможна ни дружба, ни любовь. Вы сами меня этому учили, и теперь вы «исцелены».

Джером прочистил горло.

— Мы от вас не требуем ничего невозможного, — продолжил Джером в своей пасторской манере, которой и он не мог теперь не заметить. — Мы просим вас вернуться в ваш прекрасный дом к своему мужу.

— Знаете, что творится в моем прекрасном доме в эту минуту? — потребовала мадам Жерар, поднимая руку.

Джером подождал, пока она ответит.

— Жерар Жерар сейчас в постели у прачки.

— И вы, конечно, свободны от всякой ответственности за это?

— Наверное, я ответственна за все, — ответила она. — Но зачем идти домой, чтобы увидеть плоды моей безответственности? Я спрашиваю вас, Джером, и на этот раз ответьте мне как старый взломщик, не как мой пастырь.

— Мадам Жерар, — неуверенно заговорил Джером, и его голос безошибочно выдал, что он теряет терпение.

— И не говорите мне, что любите меня, — предостерегла она, — иначе из меня выйдет эта черствая бриошь. — Она поднесла руку к груди.

— Боюсь, у нас не выбора, иначе как принять против вас меры, — сказал он сбивчиво, возможно, цитируя то, что однажды говорили ему.

— Это все?

— Почему вы в нас не верите?

— Почему вы не любите меня настолько, чтоб позволить мне остаться и насладиться моими «красавчиками», Малькольмом и Кермитом, и моим восхищением Элоизой?

— Во-первых, сейчас пишут портрет Малькольма, а вы нарушите весь порядок и покой.

— Я буду нема, как могила, — взмолилась мадам Жерар.

— Вы захотите посмотреть; знаете ведь, что захотите. А потом вы начнете критиковать то, что увидите, или взъерошите волосы Малькольму, или начнете дразнить кошку.