Онлайн книга «Дела семейные»
|
Теперь каждое появление Люси напоминало ему, как необорима была его потребность видеть ее тогда и не мог сопротивляться ее взгляду более нескольких минут. Понимая всю непозволительность того, что делает, он спускался к ней. Его реакция приводила Ясмин в недоумение. Она настойчиво повторяла, что, потакая потерявшей рассудок женщине, он только вредит ей. Долготерпение Ясмин терзало его, и их разговоры на эту тему приобретали неприятный привкус. Странно, говорила она, что профессор английского не в состоянии просто и ясно сформулировать свою мысль — или, может быть, ему нравится каждый вечер обмениваться томными взглядами с несчастной женщиной? В то утро, когда исчезла его одежда, негодование понемногу уступило место чувству облегчения. Своим поступком жена показала ему всю абсурдность сложившейся ситуации; и дала ему время обдумать происходящее. Он позвонил в колледж, сообщил, что нездоров, и отменил лекции. Дождавшись полудня, еще раз попросил жену дать ему одеться. — Нет, — ответила Ясмин. — Получишь свою одежду к ужину. — Ты что, хочешь, чтобы я обедал нагишом? — Мне все равно. За стол он сел, обмотанный влажным полотенцем, и молча съел омлет. Больше он к жене не обращался и остаток дня провел в постели с книгой. В половине седьмого появилась Люси. Он подошел к окну, и они встретились взглядами. Постояв, он отошел в сторону и взялся за книгу. Через минуту захлопнул книгу и пошел к Ясмин. — Я все понял, — заверил он жену, — обещаю, сегодня — последний раз. Я ей скажу, что больше не спущусь, даже если она сутки простоит под окнами. Ясмин ответила, что насчет последнего раза она уже слышала, поэтому и решила действовать сама. И делает она это ради блага их всех. В семь он неодетый двинулся к двери. Открыл, сделал шаг на площадку. Дети наблюдали за ним с недоверчивым удивлением. Он видел, как Куми хихикнула и зашептала брату на ухо. — Шагай, если хватит пороху, — чуть улыбнулась Ясмин. — Одежду я тебе не дам. — Раз тебе так хочется… Он начал спускаться по ступенькам. Ясмин побежала за ним. — Ты что, окончательно спятил? Я знаю, до меня тебе дела нет, но что люди скажут? О детях ты подумал? О маленькой? Он сосредоточенно спускался по лестнице. Вышел на улицу. Перешел через дорогу. Остановился рядом с Люси. Не здороваясь, сказал, что это их последняя встреча. Он не намерен помогать ей губить свою жизнь. Отныне он будет держаться подальше от нее. Но, произнося слова о необходимости самоуважения и достоинства, он понимал, что говорит банальности, которые не убеждают ни ее, ни его. Люси подождала окончания речи и сказала: — Мне нравится твой наряд, Нари. Он невольно улыбнулся. Ее глаза заискрились, и она сделала движение, будто собираясь сорвать полотенце. Он отскочил. Люси посмеялась его испугу и протянула ему руку. Он взял ее. Она крепко сжала его ладонь в своей. Она безобразно ведет себя, продолжал он, хватит слоняться под его окнами. Да, своим стоянием под окном она напомнила ему о прошлом, но это не может тянуться бесконечно, это абсурд. Он повторил, что это последний раз, больше он не спустится к ней. На сей раз это будет так. Люси слушала в молчании, лаская его руку. Он замолчал. Осторожно высвободил руку. — Прощай, Люси. Счастья тебе. Он пошел обратно. Из окон первого этажа дети кричали ему: — Эй, нарьял-панивала! Почем нарьял-пани, почем кокосовое молоко? Он кивнул в ответ на их дразнилку — его полотенце и впрямь было похоже на короткое лунги, которое обматывали вокруг бедер продавцы кокосового молока на пляже. Дома Ясмин бросила ему ключи от шкафа. — Прости меня, — сказал он. — У меня не было выбора. Но теперь — все. — Да, — тихо ответила она, — теперь все. Джал и Куми, сидевшие рядом с матерью, злобно таращились на него. В тот день они четыре раза усаживали его на стульчак и вымотались вконец. К вечеру Нариман погрузился в неспокойный сон, а они, радуясь передышке, уселись на балконе. Зажглись уличные огни. Джал сказал, что уже не молод и такие нагрузки ему не по силам. — Моя грыжа и аппендикс и бог знает что еще есть внизу, этого просто не выдержат. — А как насчет меня? У меня всю спину разломило. — Думаю, это большая ошибка с твоей стороны. — Что? — Стульчак. С судном было бы намного легче. — Глупости. Мы одно неправильно сделали. Не надо было оставлять мочу в горшке. За день комната Наримана пропахла мочой. После четвертого раза Куми, зажимая нос, отнесла горшок в клозет, опорожнила его, ополоснула водой и поставила в стульчак. На балконе они не засиделись. Подошло время ужина. Они подложили еще одну подушку Нариману под спину, чтобы он мог сесть в постели. — Слишком высоко, — пожаловался он, и Джал убрал подушку. Нариман не решился сказать, что теперь слишком низко. Он почти ничего не съел — хотелось поскорее снова лечь. — Тебе не нравится? — Очень вкусно, спасибо. Куми поставила тазик на грудь Наримана, Джал стоял наготове с водой и мылом. Нариман пополоскал рот и горло, высморкался. По воде поплыли сгустки слизи; Куми отвернулась, придерживая рукой тазик. Мелкие брызги попали ей на пальцы. — Господи! — отпрянула она. Джал отложил мыло, поставил кувшин с водой и взялся за тазик. Куми побежала мыть руки. «Сопли цвета морской воды. Сопли, забивающие нос», — подумал Нариман. — Ты что-то сказал? — спросил Джал. — Ничего. «Точнее, нефритового цвета», — думал Нариман. Готовясь лечь спать, Джал поставил на ночной столик Наримана медную сковородку и положил рядом ложку. — Если что-нибудь понадобится, постучи. Мы проснемся. Джал стукнул ложкой о сковороду для демонстрации, и Куми зажала уши. — Хуже молотка Эдуля Мунши, — сказала она. — Весь дом сбежится к твоей кровати. Слабая попытка развеселить Наримана провалилась, как и все предыдущие. Зато — как по сигналу — в нижней квартире застучал молоток. — Ни стыда, ни совести! — взвилась Куми. — Больному человеку не даст отдохнуть! — Я забыл про зубы, — сказал Нариман, выталкивая языком вставную челюсть. |