Онлайн книга «Пространство Готлиба»
|
– Он женат? – Государыня Российская, Марья Петровна, мудрая и достойнейшая женщина во всех отношениях! – Давайте по-простому, – попросил я. – Никак нельзя! Я лицо официальное и должен все по протоколу!.. К тому же прошу простить меня, но более личным временем я не располагаю! Ахмед вышел из-за стола, еще раз поклонился мне в пояс и спешно покинул "Рамазан". С тех пор я его не видел. Он перестал приходить на тренировки, и Лу высказал предположение, что на одном стрельбище двое русских – действительно перебор! – Экая странность, – пожал плечами старик. – Заплатил за год, а пришел лишь раз!.. … Я познакомился с ней через три года. Она была дочкой моих знакомых адвокатов, и в январе ей исполнилось лишь десять. Она вышла из своей спальни, когда мы, устроившись у камина, пили чай и обсуждали казусы современной юриспруденции. – Но это же глупость сажать мужчину в тюрьму лишь за то, что он спал со своей женой абсолютно голым! – возмущался я. – Никто его, конечно, не посадит! – отвечала хозяйка дома. – Это будет всего-навсего прецедентом для внесения поправок в закон, который не менялся последние двести лет! – Тем не менее он сидит в камере! – Это до суда, да и то потому, что у него нет денег для залога! – Если бы он занавесил окна, когда решил доставить своей жене удовольствие, – поддержал разговор хозяин дома, слегка взмахнув гривой темных с проседью волос, – если бы он не дал возможности подросткам заглянуть в его окно, то лежал бы себе сейчас под боком своей жены! – А за то, что подростки заглядывают в чужие окна, привлекать не надо?! – не унимался я. – Можно принудить их родителей к штрафу, – ответила хозяйка. – Но это уже другое дело. – Подумать только! Если бы на нем были хоть носки, то у закона не было бы вопросов! Глупость какая!.. Вы тоже спите в носках? – поинтересовался я у хозяина. Он улыбнулся и отрицательно покачал головой. – Но я не снимаю часов! – уточнил он. В этот момент она и появилась. В красной пижаме, заспанная, стриженная под каре и рыжая, она стояла босая на ковре и смотрела на нас вопросительно. – Почему вы разговариваете так громко? – Прости, дорогая! – сказал отец. – Мы увлеклись. Мать вышла из-за стола, взяла девочку на руки и, извинившись, ушла наверх. – Как ее зовут? – Ида, – ответил хозяин, улыбнувшись… К этому времени мне исполнилось пятьдесят пять лет, и я был совершенно один, если не считать моей милой, постаревшей Настузи. Что-то произошло со мною тем вечером, когда я увидел в доме своих знакомых эту маленькую девочку с серьезным лицом и со следами от подушки на щеке. Что-то загрустило в моем сердце, не давая спокойно спать, и путало сновидения с наваждениями, расстраивая меня совершенно. Целую неделю я ходил сам не свой, постоянно видя перед собою ее босые ножки, так удобно вставшие на пушистом ковре, и губки, алые в тон пижаме. – Что со мною? – спросил я няньку. – То же, что и со мною, – ответила Настузя. – Твое сердце полно любовью, и тебе некуда ее расплескивать. У тебя, как и у меня, не было детей и не на кого проливать свою отцовскую доброту и нежность. А теперь мы с тобою уже годимся в дедушки и бабушки, а потому всякое кукольное личико вызывает в нас умильное желание потрогать эту нежную кожу на шейке и поцеловать завиточек над ушком… Так-то вот… И когда во мне совместилось мое томящее чувство со словами, сказанными мудрой Настузей, болезнь моя облегчилась, я подумал, что вот та любовь, которая не принесет в своем финале драмы, вот то чувство, которое вознесет мою душу, не оскверняя тела, и все в конце закончится самым естественным образом. Я благословлю свой предмет любви и умру спокойно и со счастием в груди… С этой минуты я стал часто бывать в доме своих знакомых адвокатов, ставших со временем моими добрыми друзьями. Я никак не мог налюбоваться на Иду и баловал девочку со всем отчаянием, как самый любящий отец. Я задаривал ее самыми дорогими игрушками, ходил с ней в зоопарк и поднимался на Эйфелеву башню, рассказывал малютке самые интересные сказки, которые помнил еще со времен своего детства. Она с удовольствием слушала про Репку и про Илью Муромца, про Кощея Бессмертного и Бабу Ягу, сажающую Ивана-дурака в печь, а про Царевну-лягушку сказала, что это самая хорошая сказка, которую она слышала. – Может быть, те лягушки, которых мы с тобою видели в зоопарке, – предположила Ида, – может быть, под их кожей тоже скрываются царевны? – Может быть, – согласился я. – И им тоже повстречается Иван, запустив стрелу в болото? Я кивнул. – И потом, когда Иван полюбит царевну, он сожжет ее кожу в печке, чтобы она всегда принадлежала только ему? А царевна из-за этого уйдет к злому Змею Горынычу? – Все может быть. – Но Иван спасет ее, отрубив Змею головы, и, заживет с нею счастливо? – Ага. – Почему ты со всем соглашаешься? – спросила Ида, держа мою руку в своей теплой ладошке. – Потому что ты права… – У вас чудесная дочь! – признавался я родителям Иды. – Только вы не настораживайтесь по моему поводу! Просто у меня нет своих детей, а очень надо кого-то любить! – Почему вы не женитесь? – спросила мать. – Вы ведь еще не старый и сможете иметь своих детей!.. – Не складывается, – пожал я плечами и улыбнулся… – Ты очень хороший! – сказала мне как-то Ида, когда я по ее просьбе рассказал Царевну-лягушку во второй раз. – Ты лучше моих родителей, и я жалею, что ты не мой папа. Тогда я чуть не расплакался и объяснил девочке, что мне в глаз попала соринка и что ее родители прекрасные люди и очень любят ее! – Да? – спросила девочка, заглянув мне в глаза. – Да, – ответил я, убирая с ее лба рыжие волосы… Когда на следующий день я пришел в дом адвокатов, чтобы взять с собою Иду на рождественский каток, то дорогу мне перегородила гувернантка-немка и сказала с неприятным акцентом, что меня отныне не велено пускать! – Почему? – удивился я. – Без комментариев, – произнесла немка надменно и захлопнула перед моим носом дверь. Когда вечером этого же дня я набрал номер их телефона и попросил хозяйку дома, то мне ответили, что госпожа отсутствует, а впрочем, она не велела соединять ее с господином Аджип Сандалом в какое бы то ни было время! Что происходит?!. – мучился я в немыслимом желании видеть Иду. – За что они причиняют мне такую боль?! |