Книга Родичи, страница 41 – Дмитрий Липскеров

— Льда, козлы!!!

— Мне тоже, — прошептал в муках майор.

— На двоих льда!!!

— Водочки! — хлопотал патологоанатом. — Не пидор он, говорил я.

Капитан на рюмку даже не смотрел. Хватанул початую бутылку и приложился к ней, высосав аж до половины. Передал водку командиру, выдохнул и сел, держа левой рукой правую, повисшую плетью.

Майор последовал примеру подчиненного, а в это время официанты несли ведерки для охлаждения шампанского, наполненные колотым льдом. Капитан осторожно сунул руку в холод и задышал коротко от боли. Через пару минут подействовало, и мент облегченно выдохнул. Майору было несколько сложнее. Пришлось стаскивать носок и совать в ведерко ногу.

Ахметзянов продолжал говорить про пацанов, что все мы пацаны, а нам, пацанам, делить нечего, пацаны должны вместе держаться…

— Больно, — сказал капитан.

— Очень, — подтвердил майор.

После этих признаний в лице студента Михайлова переменилось, безразличность растаяла, на щеках появилось что-то вроде румянца, а глаза застрадали, засопереживали, переходя с увечной руки на синюю ногу в ведерке со льдом.

— Я не хотел, — проговорил молодой человек. — Не хотел…

В это время оба мента почувствовали серьезное облегчение в покалеченных конечностях. Боль отошла, то ли ото льда, то ли от водки или еще от чего другого.

— А говорил, не служил! — укоризненно произнес капитан. — Нехорошо.

— Я же рассказывал, — потянулся за колбасой Ахметзянов. — Потеря памяти у него. Автокатастрофа! Не помнит ничего!

— Я и в самом деле не помню ничего! — оправдывался студент Михайлов. — Но зла причинять вам не хотел!

— Да-а, — протянул майор. — Такие мягко стелют, да жестко спать! — И выудил ногу из ведра, как рыбку из ледяной лунки.

— Не пидор! — резюмировал капитан, хрустнув маринованным чесноком. Причем взял он закуску увечной рукой, ощутив, что боль ушла, а пальцы действуют как всегда. — Пацан!

Наконец выпили вместе за пацанов, после чего майор натянул на ногу носок.

— А я тебе, Жыбин, всегда говорил, что ты зверюга! — сказал он капитану, завязывая на ботинке рваный шнурок узелком.

— Ну не зверь же, товарищ майор! Я же русский!

— А я — татарин, — определился Ахметзянов.

— Все равно — пацан! — махнул рукой капитан, прощая. — Исключения подтверждают правила!

— Я — тамбовский! — сообщил майор. — Лимита!

Все посмотрели на студента Михайлова.

— Ушла память от меня! — сообщил он в свою очередь. — Среди народов нет зверей, — добавил.

— А чечены!!! — вновь возмутился Жыбин. — Они пацанам нашим органы половые отрезают, рабами делают!.. Не-е, товарищ майор, он мне специально нервы бужирует!..

Майор согласно закивал.

— Есть преступники среди народа, а народ весь преступным бывает вряд ли! — устало проговорил молодой человек. Обычная бледность вернулась к нему, а глаза вновь наполнились безразличием. — Вы, Жыбин, тоже преступник.

— Я?! — обалдел капитан.

— Вы детей убивали?

— Да кто ж там, в общей куче, разберет!

Студент Михайлов отвернулся.

Неожиданно Жыбин вскочил из-за стола, и Ахметзянов в пьяном ужасе подумал, что драка начинается по новой, но произошло ровно другое. Мент рванул с себя пиджак и свитер, обнажив мускулистое тело, и повернулся голой спиной к молодому человеку. Всю его могучую спину покрывали мелкие шрамы, от шеи до поясницы.

— Это работа восьмилетнего «духа»! Гранату звереныш в меня бросил самодельную, с гвоздями рублеными!

Жыбин вернул свитер на место и раздул бычьи ноздри.

— Из меня полсотни фонтанчиков крови било! Я его из последних сил подстрелил. Засадил разрывную в голову! Как гнилая дыня, разлетелась башка! Вот когда я радость испытал! Когда успел!.. Все они звери!!!

— Нельзя детей убивать, — тихо произнес студент Михайлов.

— Так он же меня сам почти убил! — обалдел капитан.

— Это его дело.

— А мое дело, значит, сдохнуть!

Молодой человек пожал плечами, кинул: «А хотя бы и сдохнуть!» — встал из-за стола и, сказав, что у него еще есть дела на сегодняшний вечер, твердым шагом пошел к ресторанному выходу.

— Куда вы? — крикнул вдогонку Ахметзянов. — Два часа ночи!

— Ничего-ничего, — отмахнулся студент Михайлов и закрыл за собой дверь ресторана.

Майор разлил остатки водки и зашевелил бровями.

— Может, все же пидор? — осчастливил он пространство своим предположением.

Капитан предпочел молча кивнуть головой.

Ахметзянов ничего не предполагал, а просто понес свою рюмку через стол. Чокнулись, выпили, и менты стали собираться. Они не выражали желания оставить часть своих денежных средств за банкет и на вопрос патологоанатома: «Поделим на троих?» — молча проигнорировали татарина, равно как и счет на приличную сумму, и зашагали по старшинству к выходу.

— Ну, пидоры!!! — не выдержал Ахметзянов и отсчитал последние деньги за стол.

Менты молча развернулись на сто восемьдесят градусов и забили патологоанатома до полусмерти. Отведя душу, они вновь потянулись к выходу. При этом капитан хватанул со стола горсть купюр и сунул себе в карман:

— Штраф утренний.

С окровавленной физиономией Ахметзянов приподнялся и потянул руку.

— Ты че, зверь, тянешься! — рыкнул капитан и ударил избитого ногой под ребра.

На этом гибэдэдэшники обрели окончательное успокоение и вышли прочь.

Далее образовался скандал в ресторане. Денег расплатиться за стол решительно не хватало. Голосил, жеманно заламывая руки, метрдотель, и Ахметзянову хотелось кричать на всю Москву: «Вот он, пидор!»

С трудом договорились, что счет будет числиться за номером, а метрдотель предупредил:

— Будете, мужчины, себя нехорошо вести, вам паспорт не отдадут!

— Я импресарио Большого театра, — представился Ахметзянов, пуская губами кровавые пузыри. — Хотите контрамарку на балет?

Мэтр оживился.

— На какой?

— На «Спартак».

— Фу-у, его же нет в репертуаре!

— Восстанавливаем, с господином А. в заглавной партии.

— Интересно.

— Ждите, — помахал ручкой патологоанатом. — Я дам вам знать!

Импресарио дополз до номера и, не обнаружив в нем молодого человека, завалился на кровать, вскрикнул от боли и тревожно заснул.