Онлайн книга «Алхимистика Кости Жихарева»
– Вы и на меня, между прочим, думали, – заметил Костя. – Так ведь горюшко нам все глазоньки застило, – оправдалась Римская Папа. – И характер с тех пор у меня навеки испортился… Она подняла Колобка на уровень глаз, полюбовалась – и снова положила на колени, на золотое шитьё папской ризы. В дальнем углу зала за специальным столиком красного дерева играли в шахматы Василий Буслаев и Антонио Челентано. Генуэзец явно проигрывал. Ставка была – двести щелбанов против двухсот золотых. Новгородца уже переодели в гвардейскую форму – она очень ему шла. Трубку, торчавшую из шеи Буслая, Костя всё-таки вытащил, хоть Васька и боялся, что башка отвалится. Не отвалилась, только глаза сделались не красные, а обыкновенные. – …А уж как завербовались мы со стариком в рыболовецкую артель да уехали к самому синему морю, – продолжала старушка, – я совсем с глузду съехала. Старичка своего тиранила, прочих артельщиков разогнала – остались мы одни в своей ветхой землянке на долгих тридцать три года, пока однажды… – Понятно, – сказал ботан. – Кризис преклонного возраста. Маразматикус вульгарис… – Поглядим, каков ты сам-то в старости будешь! – возмутился Костя. – И что бы мне, старой дуре, остановиться на новой избе? – сокрушалась бабушка. – Жили бы как люди. Так нет, мне подавай дворянство, мне подавай целое царство! Рыбка тоже хороша – понимала же, что я не в себе! Надо было дать мне по мозгам – старичок-то бы не осмелился… – Это моего пригляду за вами не было, – самокритично сказал Колобок. – А как же ты, родимая, в Риме-то устроилась? – Худо мне тут было, совсем худо. Сразу же пожалела, что Римской Папой заделалась. Всё получилось, как дед сказал: ни ступить, ни молвить не умею. Всё вокруг не наше, идолы по углам мраморные, голые, парсуны на стенах – тоже голые… Срам! – Не обижали тебя тут? – нахмурился Виссарион Глобальный. – А то я живо их всех… – Напраслину возводить не стану – народ уважительный. Кланяются, туфлю целуют. Деньги несут кошелями. А счастья нет! Моют меня в корыте яшмовом, кутают меня в полотна льняные, питают меня кушаньями заморскими… И печатных пряников тоже нет, нечем вино заесть! Я ведь с туги-тоски попивать начала… – Ностальгия называется, – заметил ботан. – Прислуживают мне слуги верные, – напевно продолжила старушка и вдруг заорала: – Кардинала Монтанелли ко мне! Бегом! – Это от ностальгии, – поспешно сказал Колобок. Ему явно стало неловко за свою создательницу. Появился дородный, осанистый, бровастый кардинал в алом одеянии до полу и в алой шапочке. – Весь внимание, ваше святейшество! – сказал он, согнулся и поцеловал перстень на руке Папы. – Пока ты ползком сюда добирался, – сказала старуха скрипучим голосом, – я уж и забыть успела, зачем звала. Пошёл вон, дурачина ты, простофиля! Кардинал, рыдая, вышел. – Я тоже такой прикид хочу, – капризно заявил Колобок. – Вот видите, – сказала старуха. – А ведь я их не бью, за чупрун не таскаю, как своих дворовых-то бывалоче. Неудобно! Они же тут все иностранцы! Что они о нас подумают? Вот так и мучаюсь… Будет тебе кардинальская шапка, сдобненький мой, сейчас будет… – Надо с этим кончать, – решительно сказал Колобок. – Ребята, вы знаете что делать. – Конечно, знаем, – откликнулся ботан. – Бабушка, да ведь твоё горюшко размыкать – что два пальца обсморкать. Только придётся ещё раз послать за бедным рыбаком… И он обстоятельно растолковал, о чём старик должен просить золотую рыбку и что потом произойдёт. Старуха пригорюнилась. – А новую избу нельзя оставить? – нерешительно спросила она. – Даже новое корыто нельзя! Начнёшь с нуля! Так сам Пушкин постановил! – Это ещё кто? – подозрительно спросила Римская Папа. – Тот, кто золотую рыбку создал. Мы против него не тянем, – сказал ботан. – Римляне подчиняются рыбке, а рыбка – Александру Сергеичу. Тут ничего не поделаешь. Лучше разбитое корыто, да на родной земле… – Ну ты демагог, – хихикнул Виссарион Глобальный. Старуха резко встала – так что Колобок скатился на мозаичный пол. – А послать к самому синему морю за стариком пять папских легатов да десять папских нунциев! – вскричала она. – Пять кардиналов да десять епископов! Привести его пред мои мутны очи! Не пойдёт – приведите силой! – Пора линять, – шепнул Косте Филимонов. – Ещё неизвестно, как на нас посмотрят, когда бабку унесёт к разбитому корыту. Только ты меня немножко подожди, есть дело… – А успеешь? – Конечно. Немного времени есть: кардиналы бегом не бегают… И сгинул в коридорах Ватикана. Костя подошёл к шахматистам. Антонио Челентано уже успел продуть Буслаю половину своего вознаграждения. – Вася, пойдёшь с нами? Буслай помотал головой. – Нет, я в Риме задержусь. Хочу итальянскую тройную бухгалтерию освоить – тогда у меня весь Новгород вот где будет! И показал крепко сжатый кулачище. – Ну тогда прощай. Сто пудов тебя не забуду. Силачи обнялись. – Только вот что, Вася, – сказал богатырь. – Не ходи ты в Иерусалим. А если пойдёшь – не пинай череп. А если не удержишься и пнёшь – не прыгай через могильный камень… Понял? – Не понял… Это зачем? – Здоровей будешь, – сказал Костя. – Прощай и ты, Антон. В добрый час ты нам встретился. Знай, что потомок твой в далёком будущем на весь мир прославится! – Эти слова лучше всякой папской награды! – вскричал генуэзец и тоже кинулся обниматься. И даже Колобок отказался идти! – Мне ещё алую мантию не сшили, – объяснил он. – А вас через Смородину проведёт заключённый Куковяка… Только потом не забудь его выпустить – нельзя белому свету жить без трикстера! – Эх, – сказал Костя. – А что я Светланушке скажу? Она в этом году в школу пойдёт… – Что-нибудь придумаем, – сказал Колобок. – А Кузьма-Демьян куда подевался? – Филин сам вас найдёт. Да ты ступай, ступай… – …Даже не попрощался! – возмущённо сказал Костя, когда они с ботаном зашагали по старой римской дороге, то и дело сверяясь с маршрутом на карте каббалиста. Меч Спецназначения хлопал богатыря по спине и ниже… – Ну, Виссарион посчитал, что мы можем обойтись без него, – сказал Филимонов. – Обходились же как-то… И не в лучших обстоятельствах… И прежний облик ему вернули. Но старуха же сказала, что он неблагодарный – так оно и есть… – Стоп, – сказал Костя. – Ведь за чужими заботами мы о своих-то забыли! |