Онлайн книга «Земля Злого Духа»
|
Силантий Андреев осклабился, мысль умную поторопился высказать: – Видать, не любят холода-то драконы! – Зато людоеды любят! – мрачно хмыкнул священник. Олисей Мокеев дернулся, положив руку на эфес сабли, и со злой мечтательностью прищурил глаза: – Вы мне только покажьте людоедов этих… ага. – Увидим – убьем, – со всей серьезностью пообещал атаман. – Нечего тут всякой сволочи ползать. Что ж, все – за? Путь, предупреждаю, нелегкий – силенок много потребует. Переглянувшись, казаки дружно кивнули: – Согласны с тобой, атамане. Еремеев вдруг почесал затылок: – Ох, едва ж не забыл, братцы. Ганса Штраубе люди обломок на протоке нашли. Да видали, верно, уже – весла обломок. Я так полагаю, может, это народ Харючи – ненэй-ненэць – сюда на промысел хаживали. Помните того бедолагу-то? – И весло, атаман, видели, и бедолагу помним – в лодке который был. Может, весло-то его? – Может. Но вдруг чужое. Колдунов этих таинственных. – У вогулича нашего надо спросить, – блеснул глазами Михейко. – У остяка, Ослопе, – тут же поправил отец Амвросий. – А мысль недурна, да, спросим. Где наш язычник-то? – Хм… – Иван задумался, но тут же вспомнил: – Я ж послал его к… ну да… Вернется – спросим. …Повстречав на пути Настену, Маюни свернул в лес, именно туда, как пояснила девушка, ушла Устинья. Ягод поесть. Юный остяк кивнул – знал же: под лучами злого солнца созрели уже на болотах черника с морошкою, некоторые казаки от атамана тайком уже ставили бражицу, пили, раздери их дракон! Вон оно, болотце-то, прямо не пойдешь – трясина. Куда дева могла свернуть? Могла ельником пройти, а могла рощицей – осины, березы… Эвон, вымахали-то. Всмотревшись вперед, отрок едва не споткнулся от ужаса: – О, Мир-суснэ-хум! Это что ж там такое-то? Не старой осине, на суку, болталось что-то белесое… Рубаха! А в ней… Не думая больше, Маюни рванул с плеча лук, дернул стрелу – пустил, перешибив сделанную из кушака петельку. Девичье тело в грязной, с оборванным подолом рубахе тяжело шлепнулось в грязь, парнишка бросился к осине со всех ног, подбежал, упав на колени, похлопал девчонку ладонями по щекам… Та дернулась, приоткрыла глаза, вздохнула… Маюни обрадованно перевел дух: – Слава тебе, о, Калташ-эква! Живая! Ну, вставай, хватит в грязи валяться, да-а. – Ты… – Бледные губы Устиньи дернулись, в глазах встала тоска… и ненависть! – Ты – зачем?! Кто звал тебя, а? Кто?! Встрепенувшаяся девчонка схватила опешившего отрока за тонкую шею, затрясла с недюжинной силою, словно б задушить хотела. Да, верно, и задушила бы! – Эй, эй, пусти, да-а! Больно ведь. – Больно ему… – Зашипев змеей, Устинья все же отпустила парня. И тут же поникла головой, всхлипнула, исподтишка бросив взгляд на перебитую стрелою петлю. – Из-за тебя теперь… снова. – Извиняй, если помешал, да-а, – пожал плечами мальчишка. – Мимо проходил, вот. Спросить хотел. Просто спросить. А ты сразу душить начала! Однако! Маюни почесал шею и поежился. – Ну прости! – фыркнула дева. – Просто не надо было… – Я понимаю. – Отрок мотнул светло-русой челкой и поклонился. – Ты, Устинья-нэ, собралась в небесные кущи, я видел, да-а. Прости, что тебе помешал. Прости, как-то так само собой вышло. Прости. – Да ладно тебе кланяться-то, – натянув на колени рубаху, раздраженно бросила девушка. – Тоже, нашел боярышню… или царицу. – Ты как царица, да! – вырвалось у парнишки. – Даже красивее, да-а! Очень, очень красивая ты, Устинья-нэ. – Красивая, ишь ты. Только краса-то моя теперь никуда… – Ах, не говори так, Устинья-нэ! – Как-как ты меня называешь? – Устинья-нэ. Нэ – по-нашему значит «девушка», «дева», – усевшись на корточки, охотно пояснил Маюни. Большие, чуть вытянутые к вискам глаза отрока сверкали, точно два изумруда. – Что пялишься? – Устинья недовольно отодвинулась в сторону, в самую болотную грязь. Подросток не выдержал, хмыкнул. Девушка тут же ожгла его взглядом: – Смеешься? – Да я… ты грязная очень… смешная… и красивая, да-а. – Да что ты на меня уставился-то?! – Со слезами на глазах Устинья вскочила на ноги. – Иди отсюда давай. Ишь ты – смешная я, грязная… Еще забыл сказать: дура! – А вот это я и хотел спросить, да-а. За тем и шел. – Что-о? – Девчонка удивленно, уже без всякой досады и злобствований, округлила глаза: это ж надо же! За тем и шел. Узнать, дура или нет, – так, что ли? – Угу, – охотно кивнул остяк. Устинья окончательно опешила: – И-и-и… зачем ты это хотел знать? – Атаман поручил одно важное дело, – пояснил Маюни. – Вот я и не знал, справишься ты или нет. Если глупая, то… – Я – глупая?! Несостоявшаяся висельница взвилась, словно рассерженная рысь! Взметнулись копной обрезанные до плеч волосы, очи та-акой синевою сверкнули! Куда там атаману. Даже Маюни – в общем-то, не трус – и тот испуганно подался назад, едва не свалившись в трясину. – Я – дура?! Ах ты ж, мелочь пузатая, сидит тут, рассуждает… Я… я тебя сейчас ударю, хочешь? – За что же? – Отрок проворно отскочил за елку. – Я ведь просто спросил, да-а. – Спросил он… – Несколько успокоившись, Устинья покусала губы. Ах, как же она сейчас была прелестна! Юная, стройненькая, растрепанная, раскрасневшаяся от гнева, с синими пылающими глазами и упругой, вздымавшейся под тонкой рубашкою грудью. Отрок аж по́том изошел. Весь. – А ну, не молчи, отвечай! – Изловчившись, девчонка схватила Маюни за руку – тоненькую, смуглую… казалось: сожми покрепче – и переломится. Да и сам паренек был, в общем-то, хрупкий – как любой из его народа ас-ях и любой из братьев манси. Устинья устыдилась: – Извиняй, если больно… Но все равно: говори! Что за дело? Что сверкаешь глазищами? И впрямь думаешь, что дура? Ан нет! Я, если хочешь знать, даже псалтырь читать могу, если буквицы крупные. Отрок хлопнул ресницами: – В самом деле буквицы знаешь, да-а? – Сказала же – знаю! Аз, буки, веди, глагол… – У-у-у-у! – уважительно прищурился Маюни. – Теперь вижу – не дура. Атаман сказал: тебя моей речи учить, да-а. А я вот подумал: и речь народа ненэй-ненэць ты понимать будешь, как я, хоть немного. Научу. Раз ты умная – да-а. |