Книга Поздно. Темно. Далеко, страница 67 – Гарри Гордон

Все засмеялись.

— А зачем тебе?

— Очень хочется туда устроиться, я бы взятки брал.

— Да кто ж тебе даст? И потом, что ты будешь там делать — алкашей подбирать?

— Вы забываете, что я инженер. Я могу проводить сигнализацию, например. А потом портить и опять проводить…

— Ну, это не романтично, — разочаровывался Паньковский.

— Тогда я буду следователем, — нагревался Лева.

Минут пять он сидел молча, поджав губы, толстые щеки его обвисли. Малчик скрипел пером, Карл читал книгу, Паньковский что-то чиркал карандашом.

— Галка у меня загуляла, — пожаловался Лева.

— А зачем женился на молоденькой?

— Так хочется же. Такие сиськи!

— А с чего это ты решил, что загуляла?

— Я же хитрый. Пришел вчера пораньше, а она одна дома сидит. Обычно подружки толкутся, я с тем и шел, чтоб обматюкать их и выгнать. А тут — одна. Ну, я и стал проверять.

— Как? — поднял голову Малчик.

— Есть способ.

— Ну и что?

— Ничего. Подозрительно все это.

— А она не обиделась?

— Не знаю. Ах ты, говорит, старый пидор! Перед обедом Лева похаживал по комнате.

— Карла, у тебя рубчик?

— Боюсь, что нет, Лева. Копеек семьдесят, сейчас посмотрю. Шестьдесят… Гривенник на дорогу…

— Валюнчик! — вызывал Лева.

— Надоели вы мне. — Валя ковырялся в кошельке. — Вот мелочь. Что мне за интерес, я бормотуху не пью, у меня вот, — кивнул он на бутылку альма-геля. — Если бы водки…

Лева что-то подсчитывал, шевеля губами.

— А мне что за интерес? — без спросу встрял Малчик. — Если бы сухого…

Лева подошел к Карлу:

— Что с ними делать? Если водка — ноль пять на троих. Если сухонькое — надо много. Давай бормотухи на двоих. С моим рубчиком хватит.

— Лева, Лева, — качал головой Карл, — ну как Малчик пойдет с тобой в разведку? Значит, так. С Малчика — рубчик, с Валюнчика — два. Получается — водка и сухое. Армянское белое по рубль четырнадцать.

— Только я не побегу, — предупредил Малчик.

— А кто? — неожиданно грозно вскинулся Валя.

— Тихо, тихо, — приседая сказал Лева, — я пойду. А ты, Малчик, пойди по теткам — в архив, в библиотеку — и попроси объедков.

— Ладно, — обрадовался Малчик.

— Нинель Семеновна, — слышался его голос из коридора, — Лева хочет объедков! Нонна, подайте голодному Льву Михайловичу! Шурочка, Валюнчик велел дать ему много хороших объедков!

— Вот сволочь, — засмеялся Паньковский. — Тем более, у меня вот суп диетический.

Малчик принес тарелку бутербродов — с колбасой, с сыром, соленый огурец, котлету и яблоко.

— Ну что? — спросил Карл.

— Ругаются, — пожал Малчик плечами.

По средам Карл и Лева ходили в Машковские бани, в соседнем дворе. Все ПТБ ходило в эти бани по разным дням. Начальство знало и, кажется, завидовало. Захватывался час до обеда, час после — времени было достаточно.

Времени было достаточно, дни повторялись с точностью до фразы, до грамма, все было заведомо известно, можно было бы и не приходить, можно было уже и не жить вовсе. Все правильно, думал Карл, тридцать семь, Пушкин бы на моем месте уже застрелился.

С утра лил сентябрьский дождь, по пыльному окну подвала текли широкие волнистые струи, трещала над головой трубка дневного света. Все молчали, шуршали чем-то, говорить было невмоготу. Вдруг Карл услышал лай, тоскливый собачий лай, и понял не сразу, что лает он сам, и, поняв, залаял свободнее, вдохновеннее, во весь голос, почти счастливо. Малчик оглянулся и жалобно подвыл без улыбки. Валя сидел, опустив голову.

— Але, але, — сказал Алеша, — а-а, приехал? Ты где? Давай, подруливай. Что взять? Никак забурел?

— А знаешь, ничего пока. У меня тут портвяшок есть, а там разберемся.

— Ну, ты совсем Вольтер, — сказал Карл, — работы Гудона.

— Гудон-мудон, — проворчал Алеша, — проходи в кабинет.

Узкую восьмиметровую свою комнату в коммуналке Алеша называл кабинетом. Была еще одна комната, побольше, спальня и гостиная, там некогда пребывали Ольга и Аленка, но Ольга ушла, забрав дочку, Алеша комнату запер.

Письменный стол стоял у окна, левую стену занимал стеллаж с книгами, на правой висела непомерно большая копия модильяньевской обнаженки, Ольгина работа, под картиной стоял диван.

— Ну, рассказывай, — Алеша достал из-под стола початую бутылку портвейна. — Когда приехал, что Татьяна, как дети-мети…

Карл знал, что это не простая вежливость, что Алеша ждет отчета, и рассказал что смог.

— Значит, в общих чертах все в порядке, — подытожил Алеша. — Ну давай, как ты говоришь, со свиданьицем. Стихи пишешь? — поморщился Алеша от колбасы. — А я вот перевожу туркмена. Говно полное, но, знаешь ведь, из всех форм литературных заработков эта самая приемлемая. А они ребята простые, приехал туркмен и говорит: «Алеша, что хочешь?» Коньяк какой-то местный приволок, чуть ли не ведро, ночевал даже у меня тут, на диванчике. По-русски едва «мама» говорит, и подстрочники такие же. Ну да пес с ним, разберемся.

В большом настоящем арбатском окне никак не успокаивалось небо, вечерело слегка, но было еще холодным и быстрым. Под высоким потолком кабинета медлил дым, подплывал к форточке и вываливался. Карл вытянул ноги и прикрыл глаза — все-таки устал.

— Устал все-таки? — спросил Алеша. — Мы вот что сделаем: допьем, я дождусь одного звонка, и мы, не загадамши, поплетемся в клуб. Годится? Да, кстати, хотел спросить, что там с Эдика повестью?

— Да ничего. Любка показала Борису Михайловичу. Прочел, обрадовался. Ребята, говорит, вы все мудаки, а Эдик талантливый…

— Ну, это само собой, а по делу?

— По делу, сказал, будет долбить то ли «Знамя», то ли «Октябрь», не помню. Шансов, говорит, немного. Да оно и естественно. Хоть и классик Борис Михайлович, но это не Шолохов.

— И даже не Михаил Алексеев, — скривил тонкие губы Алеша.

«Понятно», — подумал Карл.

— Ну а что девушки — Люба, Юля, Люся?

— Люба — Люба вся в старухах, Люся пашет в своей мастерской, а Юля — мать-героиня, по ночам переводит то Валери, то каких-то хохлушек для «Юности». Да я и сам их давно не видел. Ну да, с апреля.

— Ясно с вами, — сказал Алеша. — Никудышные ребята. — Да, Томка звонила из Одессы, сказала, Эдик собирается в Москву, собственноручно, так сказать, навести шороху. А что, неслабо было бы.

— Да врет он, не соберется…

Томка, подружка Эдиковой Ленки возила в Москву завмагов на экскурсию. Прошлым летом увидел ее Алеша на кухне у Карла — маленькую, клокочущую, колоритную, неслыханную, обалдел, и тут же скрал, свел с кухни прямо в ночь, в кедах сорок пятого размера, заменяющих шлепанцы.