Онлайн книга «Голос»
|
Шофер ухмыльнулся. Затем он еще долго разглядывал часы и прикладывал к уху. — Тестю, — говорит, — преподнесу на именины, старому козлу… Мы вышли из кабины. Темнеющая между сугробами лежневая дорога вела к поселку. Он встретил нас гудением движка и скрипом полозьев. Обдал сквозняком пустынных улиц. Собак здесь попадалось больше, чем людей. Путь наш лежал через Весляну. Мимо полуразвалившихся каменных ворот тарного цеха. Мимо изб, погребенных в снегу. Мимо столовой, из распахнутых дверей которой валил белый пар. Мимо гаража с автомашинами, развернутыми одинаково, как лошади в ночном. Мимо клуба с громкоговорителем над чердачным окошком. И потом вдоль забора с фанерными будками через каждые шестьдесят метров. Дальше, за холмом, тянулись серые корпуса головного лагпункта. Там возвышалось двухэтажное кирпичное здание штаба, набитого офицерами, стуком пишущих машинок и бесчисленными армейскими реликвиями. Там, за металлической дверью, ждала нас хорошо оборудованная гауптвахта с цементным полом. Да еще — с голыми нарами без плинтусов. Уже различимы были ворота с пятиконечной звездой… — Мы тебя на поруки возьмем, — сказал Фидель, — увидишь. — Ладно. На гауптвахте отсижу. А в трибунале, я подозреваю, очередь лет на двадцать… Мы шли через ров по обледеневшим бревнам. Я сказал: — Посмотри документы. Неужели там указано время? — Нет, — сказал Фидель, — а что? — Куда, — говорю, — нам спешить? Пойдем к торфушкам. Подразумевались женщины с торфоразработок. Сезонницы, которые жили в бараке за поселком. — Да ну их, — говорит Фидель. — А что, возьмем бутылку, деньги есть. Тут я заметил, что Фиделю это не по вкусу. Что он поглядывает на меня с тоской. — Идем, — говорю, — с людьми побудем. — А с пушкой что делать? — Автомат под кровать. Фидель молчит. Я говорю: — Идем. Покурим, выпьем. Бардаки я и сам не люблю. Спокойно посидим в тепле, без крика. А Фидель говорит: — Слушай. Вон он — штаб, рядом. Пять минут через болото. Пять минут, и в тепле. — На гауптвахте, что ли?! — Ну. — Где пол цементный? — Что значит — пол?! Имеется топчан. И печка. И температура по уставу должна быть выше шестнадцати градусов… — Слушай, — говорю, — не по делу ты выступаешь. Гауптвахта — впереди. И топчан, и шестнадцать градусов, и военный дознаватель Комлев… А сейчас пойдем к торфушкам. — Приключений искать? — твердит Фидель с досадой. — Ах, вот ты как заговорил! Вот что делается с человеком, которому пушку навесили! Давай приказывай, гражданин начальник!.. Тут Фидель как закричит: — Чего ты возникаешь? Ну чего ты возникаешь? Да пойдем куда угодно! Куда хочешь, туда и пойдем… Мы направились в кильдим. Поднялись на крыльцо, отряхнули снег и вошли. Пахло рыбой и керосином. В углу темнели бочки. На полках лежали сигареты, мыло, консервы. Золотился куб халвы с оплывшими гранями. Возле раскаленного отражателя дремала кошка. Ниже возился петух. Неутомимо и бешено клевал он мраморной расцветки пряник. Тонечка протянула нам две бутылки вина. Фидель опустил их в карманы галифе. Потом мы взяли немного халвы и две банки свиных консервов. Фидель сказал: — Купи селедки. Тонечка говорит: — Селедка малость того… С запахом. Фидель спрашивает: — С плохим, что ли, запахом? — Да с неважным, — говорит Тонечка… Мы вышли из кильдима. Поднялись в гору. И вот оказались перед бараком с тусклой лампочкой над дверью. Подошли к окну, стучим. Тотчас же высунулось плоское лицо. Женщина с распущенными волосами трижды кивнула, указывая на дверь. В прихожей стояло ведро, накрытое куском фанеры. В углу на стене темнели брезентовые плащи. Под ними лежали черпаки, веревки и крючья… В бараке — тепло. Чугунная печка наполнена розовым жаром. Из угла в угол косо протянута труба. Нары завалены пальто и телогрейками. Прогнившие балки оклеены цветными фотографиями из журналов. На тумбочках громоздится немытая посуда. Мы скинули полушубки. Присели к дощатому столу. Рядом кто-то спал, накрывшись одеялом. У окна сидела женщина в гимнастерке и читала книгу. Она даже не поздоровалась. — Шестнадцатая республика, — загадочно высказалась о ней первая девица. Затем позвала кого-то из глубины барака: — Надька! Женихи соскучивши… И добавила: — Будьте как дома, если уж пришли… Ее малиновые шаровары были заправлены в грубые кирзовые прохаря. На запястье синела пороховая татуировка: «Весь мир — бардак!» Возникла подруга с бледным и злым лицом. Она была в малиновой лыжной куртке, тесной суконной юбке и домашних шлепанцах. Мы вынули бутылки и консервы. Девицы принесли эмалированные кружки и хлеб. При этом они беспрерывно смеялись. На окне чернел транзисторный магнитофон, выделяясь среди прочего хлама. Девица в красных шароварах назвалась Зиной. Подруга в юбке сказала басом: — Амосова Надежда. — Как работаете, — поинтересовался Фидель, — надеюсь, с огоньком? — Пускай медведь работает, — ответила Надежда. Зина высказалась еще более решительно: — Тяжелее хрена в руки не беру… Фидель уважительно приподнял брови. Наступила пауза. Потом Зина спросила: — Мальчики из ВОХРы? — Нет, — сказал Фидель, — мы артисты. Вернее, лауреаты. А вот мой саксофон. И он помахал автоматом над головой. — Мальчики, — спросила Зина, — вы немного чокнутые? — Ага, — говорю, — мы психи. Кукареку! Фидель разлил вино, звякая стеклом о борта эмалированных кружек. — Будем здоровы! — сказал он. — Будем здоровы! — говорю. — Будете, будете, — сказала Зина, — мы проверяемся. Так что не бойтесь… Кто-то ходил у нас за спиной по бараку. Кто-то просил, чтобы выключили магнитофон. Кто-то гремел черпаками в сенях. Кто-то пил воду… Затем явились леспромхозовские парни. Увидели наши полушубки. Долго бродили под окнами, что-то замышляя… Но мне было все равно. Потому что я неожиданно вспомнил минувшую зиму. Здесь тогда проходили очередные сборы надзорсостава. Мы были размещены в сорокаместной палатке. Койки стояли в два яруса. Внизу было жарко от печки, а наверху гуляли сквозняки. |