Онлайн книга «Голос»
|
Захожу. Эстонец лет шестидесяти делает перед раскрытой форточкой гимнастику. Эстонцев я отличаю сразу же и безошибочно. Ничего крикливого, размашистого в облике. Неизменный галстук и складка на брюках. Бедноватая линия подбородка и спокойное выражение глаз. Да и какой русский будет тебе делать гимнастику в одиночестве… Протягиваю удостоверение. — Доктор Михкель Теппе. Садитесь. Чем могу быть полезен? Я изложил суть дела. Доктор не удивился. Вообще, что бы ни затеяла пресса, рядового читателя удивить трудно. Ко всему привыкли… — Думаю, это несложно, — произнес Теппе, — клиника огромная. — Вам сообщают о каждом новорожденном? — Я могу распорядиться. Он снял трубку. Что-то сказал по-эстонски. Затем обратился ко мне: — Интересуетесь, как проходят роды? — Боже упаси! Мне бы записать данные, взглянуть на ребенка и поговорить с отцом. Доктор снова позвонил. Еще раз что-то сказал по-эстонски. — Тут одна рожает. Я позвоню через несколько минут. Надеюсь, все будет хорошо. Здоровая мать… Такая полная блондинка, — отвлекся доктор. — Вы-то, — говорю, — сами женаты? — Конечно. — И дети есть? — Сын. — Не задумывались, что его ожидает? — А что мне думать? Я прекрасно знаю, что его ожидает. Его ожидает лагерь строгого режима. Я беседовал с адвокатом. Уже и подписку взяли… Теппе говорил спокойно и просто. Как будто речь шла о заурядном положительном явлении. Я понизил голос, спросил доверительно и конспиративно: — Дело Солдатова? — Что? — не понял доктор. — Ваш сын — деятель эстонского возрождения? — Мой сын, — отчеканил Теппе, — фарцовщик и пьяница. И я могу быть за него относительно спокоен, лишь когда его держат в тюрьме… Мы помолчали. — Когда-то я работал фельдшером на островах. Затем сражался в эстонском корпусе. Добился высокого положения. Не знаю, как это вышло. Я и мать — положительные люди, а сын — отрицательный… — Неплохо бы и его выслушать. — Слушать его невозможно. Говорю ему: «Юра, за что ты меня презираешь? Я всего добился упорным трудом. У меня была нелегкая жизнь. Сейчас я занимаю высокое положение. Как ты думаешь, почему меня, скромного фельдшера, назначили главным врачом?..» А он и отвечает: «Потому что всех твоих умных коллег расстреляли…» Как будто это я их расстрелял… Зазвонил телефон. — У аппарата, — выговорил Теппе, — отлично. Затем перешел на эстонский. Речь шла о сантиметрах и килограммах. — Ну, вот, — сказал он, — родила из девятой палаты. Четыре двести и пятьдесят восемь сантиметров. Хотите взглянуть? — Это не обязательно. Дети все на одно лицо… — Фамилия матери — Окас. Хилья Окас. Тысяча девятьсот сорок шестой год рождения. Нормировщица с «Пунанэ рэт». Отец — Магабча… — Что значит — Магабча? — Фамилия такая. Он из Эфиопии. В мореходной школе учится. — Черный? — Я бы сказал — шоколадный. — Слушайте, — говорю, — это любопытно. Вырисовывается интернационализм. Дружба народов… Они зарегистрированы? — Разумеется. Он ей каждый день записки пишет. И подписывается: «Твой соевый батончик». — Разрешите мне позвонить? — Сделайте одолжение. Звоню в редакцию. Подходит Туронок. — Слушаю вас… Туронок. — Генрих Францевич, только что родился мальчик. — В чем дело? Кто говорит? — Это Довлатов. Из родильного дома. Вы мне задание дали… — А, помню, помню. — Так вот, родился мальчик. Большой, здоровый… Пятьдесят восемь сантиметров. Вес — четыре двести… Отец — эфиоп. Возникла тягостная пауза. — Не понял, — сказал Туронок. — Эфиоп, — говорю, — родом из Эфиопии… Учится здесь… Марксист, — зачем-то добавил я. — Вы пьяны? — резко спросил Туронок. — Откуда?! Я же на задании. — На задании… Когда вас это останавливало?! Кто в декабре облевал районный партактив?.. — Генрих Францевич, мне неловко подолгу занимать телефон… Только что родился мальчик. Его отец — дружественный нам эфиоп. — Вы хотите сказать — черный? — Шоколадный. — То есть — негр? — Естественно. — Что же тут естественного? — По-вашему, эфиоп не человек? — Довлатов, — исполненным муки голосом произнес Туронок, — Довлатов, я вас уволю… За попытки дискредитировать все самое лучшее… Оставьте в покое своего засранного эфиопа! Дождитесь нормального — вы слышите меня? — нормального человеческого ребенка!.. — Ладно, — говорю, — я ведь только спросил… Раздались частые гудки. Теппе сочувственно поглядел на меня. — Не подходит, — говорю. — У меня сразу же возникли сомнения, но я промолчал. — А, ладно… — Хотите кофе? Он достал из шкафа коричневую банку. Снова раздался звонок. Теппе долго говорил по-эстонски. Видно, речь шла о деле, меня не касающемся. Я дождался конца разговора и неожиданно спросил: — Можно поспать у вас за ширмой? — Конечно, — не удивился Теппе. — Хотите моим плащом воспользоваться? — И так сойдет. Я снял ботинки и улегся. Нужно было сосредоточиться. Иначе контуры действительности безнадежно расплывались. Я вдруг увидел себя издали, растерянным и нелепым. Кто я? Зачем здесь нахожусь? Почему лежу за ширмой в ожидании бог знает чего? И как глупо сложилась жизнь!.. Когда я проснулся, надо мной стоял Теппе. — Извините, потревожил… Только что родила ваша знакомая. «Марина!» — с легким ужасом подумал я. (Все знают, что ужас можно испытывать в едва ощутимой степени.) Затем, отогнав безумную мысль, спросил: — То есть как — знакомая? — Журналистка из молодежной газеты — Румянцева. — А, Лена, жена Бори Штейна. Действительно, ее с мая не видно… — Пять минут назад она родила. — Это любопытно. Редактор будет счастлив. Отец ребенка — известный в Таллинне поэт. Мать — журналистка. Оба — партийные. Штейн напишет балладу по такому случаю… — Очень рад за вас. |