Книга Иностранные связи, страница 29 – Элисон Лури

А если бы кузен Уильям делал столько же для меня — можно прочесть в глазах у Нико, — я бы тоже не возражал с ним спать. Или того хуже: Розмари богата и знаменита, она столько для вас делает! Теперь Нико кажется Фреду всего лишь жалким проходимцем, который позорит весь дом.

— Может быть, но это еще не доказывает…

— А еще, как видите, ему отвели комнату рядом со спальней леди Пози — а это, между прочим, комната мужа. — С театральной торжественностью Нико приоткрывает обшитую панелями дубовую дверь, и в щелку становится видна спальня Пози в стиле Лоры Эшли — бело-голубая, вся в кружевах и узорах из веточек.

— Ну и что? — Фред успешно скрывает страх, что Нико может оказаться прав, но не свою явную неприязнь.

— Удобно, не правда ли, — ухмыляется Нико.

Фред, не отвечая на улыбку, принимается еще быстрее складывать одежду Уильяма. В основном она чистая, но теперь ему кажутся мерзкими и темные, тонкие, туго свернутые фильдекосовые носки, и скользкие накрахмаленные рубашки с бумажными ярлыками прачечной. Какая гадость! До чего противна и вся комната — и панельные стены, и обшитые гобеленом подушки на стульях, и диванчик, и кривые сводчатые окна, и дверь в смежную спальню. Хочется встать и уйти, но строгое воспитание не позволяет, и Фред продолжает работу.

— То есть вы хотите сказать, что Уильяму нужно побыстрее убраться отсюда, чтобы его не застал муж Пози и не догадался, что у них роман? — спрашивает Фред, желая разобраться до конца.

— Да чего ему догадываться. — Нико смотрит на Фреда свысока. — Он уже давным-давно знает, что они спят вместе.

— Кто вам сказал?

— Эдвин. Сказал, что они так условились между собой.

— То есть у них открытый брак? — Фред выдвигает один за другим нижние ящики шкафа, выложенные красной глянцевой бумагой с противным вычурным рисунком. В ящиках пусто.

— Называйте как хотите, — отвечает Нико. Развалившись на диванчике у окна, он уже и вида не делает, что помогает. — Эдвин говорит, они друг друга прекрасно понимают и пока кузен Уильям не попадается Биллингсу на глаза — ради бога, почему бы и нет? У Биллингса красавица жена, хорошенькие дочки, роскошный загородный дом…

— Да, но…

— Ну и разумеется, свобода. У него свои развлечения.

— То есть как? Что за развлечения?

— Откуда мне знать. — Нико пожимает плечами. — Эдвин говорит, дорогие и не особо приличные.

Фред невольно задумывается: интересно, что же это за развлечения, которые считает неприличными даже Эдвин — извращенец и любитель наряжаться в одежду хозяйки дома? Но его тут же отвлекают от этих мыслей.

— Ну, как тут у вас дела? — В дверях появляется Пози с охапкой желтых кружевных простыней. Она, как всегда, прекрасна и мила, но Фреду кажется рыхлой и развязной.

— Почти готово. — Фред засовывает в саквояж «Таймс» и берется за молнию.

Пози оглядывает комнату, задерживается глазами на Нико, лениво развалившемся на диванчике.

— Отлично, — говорит она Фреду. — А теперь, будь другом, отнеси, пожалуйста, саквояж к сараю для лодок.

— Хорошо.

— Дорогу я покажу. А когда вернешься, выпьем вместе по рюмочке, познакомим тебя с Джимбо. Только не засиживайся с ним допоздна, он ведь только что с дороги. Придумала: скажешь ему, что тебе нужно пораньше лечь, чтобы успеть пробежаться перед завтраком. Джимбо это понравится, он и сам любит бегать по утрам, и хорошо бы так устроить, чтобы вы завтра с утра вместе пробежались. Тогда уж он точно не побежит туда, куда не надо. — Снова улыбнувшись Фреду, Пози переключается на Нико. — А ты, Нико… — Пози окидывает его холодным взглядом, — немедленно отправляйся спать. О душе и не думай, а то Джимбо горячей воды не хватит. Ты после обеда целый час плескался. И к завтраку, будь другом, не выходи: Джимбо по утрам очень сердитый. Я пришлю тебе завтрак в спальню.

С минуту Нико сидит не двигаясь. Пока он выслушивал Пози, его красивое лицо помрачнело и исказилось, и сейчас на нем застыл гнев. Но, не в силах выдержать властного взгляда Пози, он не спеша поднимается и идет к выходу.

— Спасибо. — Пози опять сама любезность. — Ну что, Фредди, милый, пойдем.

Пози ведет Фреда по коридору, между двумя рядами предков — мясистых самодовольных физиономий в пышных завитых париках. Они смотрят из-под самого потолка, нависают над головами.

— Какой же он все-таки зануда, этот Нико, — говорит Пози. — Несет всякий вздор о политике, а я не желаю, чтобы он приставал к бедному Джимбо с этими глупостями, тем более за завтраком. Ты же знаешь, какие они вспыльчивые, эти южане. — Пози открывает дверь на заднюю лестницу, с улыбкой приглашая Фреда в общество северян, которые не отличаются вспыльчивостью и не несут глупостей. — Если завтра утром увидишь, что он пытается проскользнуть наверх, будь умницей, не пускай его, пожалуйста.

— Постараюсь, — неохотно соглашается Фред.

— Я знала, что на тебя можно положиться.

Пози останавливается у подножия лестницы, улыбается из-под золотой гривы. Волосы ее кажутся чересчур густыми, слишком безупречно завитыми, почти как парик; быть может, под всем этим великолепием у Пози Биллингс лысина или короткий ежик, совсем как у ее предков под пудреными париками.

— Сюда. — Пози распахивает дверь, впуская в дом холодный порыв ночного ветра. — И дальше по дорожке к пруду — мы туда ходили днем, помнишь?

— Кажется, да.

— Молодчина. — Эдвин верно подметил, что в повадках Пози есть что-то властное, почти армейское. — Вот фонарик, но он тебе вряд ли понадобится, еще светло. Сарай для лодок вон там — сразу за теми высокими соснами. Вот и дождик кончился, и небо прояснилось. Какой чудный вечер! Ну что ж, вперед!

Фред идет по дорожке прочь от дома. Ему вечер вовсе не кажется чудным. Гравий в круге света у него под ногами — мокрый и скользкий; если посветить фонариком вверх, то по обеим сторонам дорожки видны двухсотлетние фигурные деревья, темные и влажные. Причудливые кроны в виде голубей, павлинов, сов и урн кажутся уродливыми, почти зловещими. В небе застыла кривобокая изжелта-белая луна с тусклым маслянистым кольцом вокруг, будто плохо прожаренная яичница. Зато света достаточно, чтобы за соснами разглядеть сарай для лодок — каменный покосившийся домишко с низко нависшей крышей, у порога которого плещется темно-синяя, как чернила, вода.

— Кто? — Уильям осторожно приотворяет дверь. На нем все те же мешковатые спортивные трусы и клетчатые гольфы, в которых он изображал сорванца-школьника, а на плечах — жесткое мохнатое коричневое одеяло, тоже сослужившее службу в игре, в качестве коровьего крупа. Вид у Уильяма побитый и виноватый, точно у старого помешанного бродяги, которого поймали на задворках богатого поместья. — Вам чего?

— Я принес ваши вещи. — Фред решает для себя, что если когда-нибудь, боже сохрани, его угораздит связаться с замужней женщиной, ноги его не будет у нее в доме. Не потому, что неудобно или стыдно, а потому что противно.