Онлайн книга «Изменники родины»
|
— А что делать? — Идем к нам!.. Тут ближе и дорога безопаснее… — Молодец поповна! — воскликнула Маруся. — Идем к вам!.. У бургомистра искать никто не станет!.. Только знаешь, что: я пойду вперед одна — тут может оказаться патруль, я ему заговорю зубы, а вы тем временем пройдете… Так и пошли: Маруся впереди, Лена и закутанная Евдокия Николаевна метров тридцать сзади. Предосторожность оказалась ненапрасной. — Хальт! — послышался резкий окрик часового. Маруся смело пошла к нему навстречу; Лена остановилась у стены погорелого каменного дома и прижала к углу свою спутницу. До них долетел звонкий голос Маруси, которая объясняла немцу, что она работает в Крайсландвирте, что сегодня ей приказано явиться на работу рано-рано, как только взойдет солнце… Часовой улыбнулся и закивал головой: он узнал веселую переводчицу из Крайсландвирта. Он отпустил несколько тяжеловесных, чисто немецких острот, Маруся звонко рассмеялась, и они оба пошли рядом посередине улицы, оживленно разговаривая. А тем временем Лена за их спиной быстро перевела свою спутницу через эту самую улицу и свернула в переулок; здесь не было никаких охраняемых объектов, и встреча с немцами была маловероятна. Когда они были уже почти у дома, Евдокия Николаевна спросила взволнованным голосом: — А что с ней, с Марусей? Куда ее этот немец повел? Неужели ее арестовали из-за меня?… Лена удивилась, потом рассмеялась. — Арестовали? Марусю? И не думали!.. Вероятно, еще не родился такой немец, который арестовал бы Марусю! Просто она ему сказала, что идет в Крайсландвирт, и ей пришлось волей-неволей идти по направлению к Крайсландвирту. — Что это значит «Крайсландвирт»? — Это очень симпатичное учреждение, самое мирное… Попросту управление сельским хозяйством, вроде райзо… Маруся там работает, и я тоже… Евдокия Николаевна отшатнулась. — Вы работаете у немцев?! — Ну, да! — Что же они там заставляют вас делать? — Почему «заставляют»? Я работаю агрономом, как и до войны… Но идемте быстрее, не останавливайтесь!.. А то люди уже просыпаются… Не следует, чтобы вас кто-нибудь видел!.. Солнце уже взошло. На улицах людей еще не было, но гарантии, что их никто не видел из окошка, тоже не было. — Кто это? — Козловская испуганно схватила Лену за руку. На крыльце дома, к которому они подходили, на фоне зеленого куста сирени выделялась высокая фигура человека… — Это хозяин этого дома и хозяин города Липни!.. К тому же, по-моему, он ваш хороший знакомый? — Николай Сергеевич Венецкий! — Он самый! — подтвердил «хозяин города Липни». — Здравствуйте, Евдокия Николаевна! Он пропустил их в дом, а сам задержался на крыльце, чтобы не мешать женщинам. Лена помогла Евдокии Николаевне умыться, перевязать и подлечить все, что болело после «допроса с пристрастием», и более основательно переодеться в чистое. Псоле этого они обе поднялись на чердак, и там в углу под крышей Лена устроила постель для своей гостьи. — Ложитесь и отдыхайте! В доме бургомистра вряд ли станут вас искать, но старайтесь, конечно, сидеть тихо!.. Нам пора идти на работу, так что все разговоры будут вечером! Лена принесла на чердак хлеба и молока, слезла вниз, закрыла люк, приняла подставную лестницу и вынесла ее во двор. Евдокия Николаевна осталась одна на чердаке. Она тяжело опустилась на матрас, накрылась одеялом. В первый раз после ареста, допросов с угрозами и побоями, мучительного ожидания своей дальнейшей участи в темном и сыром подвале, она, наконец, почувствовала себя в относительной безопасности. Наступила реакция. Эта сильная духом женщина, гордо и смело державшая себя на допросах, не проронившая перед врагами ни единой слезинки, теперь, в одиночестве, когда ее никто не видел, долго плакала, уткнувшись в подушку и сама не заметила, как заснула. Проснулась она уже после полудня; прислушалась — все было тихо; сквозь щели играли солнечные лучи, деловито прял свою паутину паук… Слезть с чердака она не могла, так как лестница была убрана, посмотреть в окно ей тоже не удалось, оно было забито досками. Евдокия Николаевна лежала и думала. Ей вспоминались все подробности неожиданного освобождения, и в душу ей начали закрадываться невольные сомнения. Она видела трех человек, принимавших участие в этом деле; все трое — Елена Соловьева, Маруся Макова и Николай Венецкий — были ей знакомы еще в довоенное время; за всех троих она могла бы тогда поручиться, что они настоящие советские люди, хорошие, честные и неспособные на подлость… Она всегда несколько идеализировала людей, меряя их на свой аршин, но война заставила ее о многом и о многих изменить свое мнение. В партизанские лесные лагеря, где люди жили по советским законам и меряли жизнь советской меркой, доходили сведения о том, что некоторые советские граждане теперь работают у немцев. В психологии Евдокии Николаевны, страстной, убежденной коммунистки, не укладывалась сама возможность совместной работы с врагами и фашистами, и она с болью и скорбью вычеркнула этих людей из своего сердца: они были предатели, изменники родины, они работали на врагов. Она знала, и Лена сегодня подтвердила это, что Венецкий — бургомистр Липни; сегодня она узнала, что сама Лена работает агрономом, и особенно ею любимая Маруся Макова тоже работает в немецком учреждении. И эти самые люди, сотрудники врагов, с риском для собственной жизни, освободили ее, попросту выкрали из тюрьмы под самым носом у немцев!.. Почему они это сделали? Что их заствило?… Мелькнула страшная догадка: вдруг это провокация, чтоб выпытать у нее те сведения о партизанах, об их местопребывании, количестве, вооружении, намерениях, — сведения, которых безуспешно добивались от нее и жандармский хауптман, и его переводчик, и шеф-полицай Лисенков!.. Может быть, это освобождение, через лазейку под фундаментом, было заранее согласовано с немцами, потому они и не помешали?… При этой мысли ей стало холодно, и больно, и гадко… Нет, этого не может быть!.. Это уж слишком подло!.. А что если?… Если они — наши, если они связаны с партизанами и работают для общего дела, а их служба в немецких учреждениях — только маскировка для отвода глаз? Ее сердце, только что больно-больно сжимавшееся при мысли о подлости провокаторов, при новой догадке переполнилось радостью. Она вскочила с постели, начала ходить по чердаку взад и вперед, даже запела, но, вспомнив о конспирации, поспешно замолчала и притихла. |