Онлайн книга «Время спать»
|
— Да так, ни о чем, — отвечаю я. — О футболе. — А об Элис он ничего не говорил? — недоверчиво спрашивает она. — Нет. А что? — Она беспокоится. Похоже, этот его сдвиг по еврейской фазе серьезно повлиял на их отношения. И, знаешь, Элис кажется, что ей надо что-то делать с этим… — Что? — Ну, не знаю, ходить в синагогу, учить иврит. Откуда мне знать? Но похоже, она считает себя виноватой в том, что не родилась еврейкой. Я смотрю на изящные, мягкие линии ее лица, светящегося сочувствием, и уже не в первый раз удивляюсь, почему я вообще думаю об Элис. Мне, естественно, очень хочется рассказать ей всю правду, но все же это было бы очень большой ошибкой. Проникаясь альтруизмом, я хочу поберечь чувства брата, которому все расскажет Элис, которой расскажет Дина; проникаясь эгоизмом, хочу, чтобы если Элис обо всем и узнала, то именно от меня, как бы при этом ни пострадали чувства моего брата. Бесцельно блуждая под одеялом, мои пальцы оказываются у ее соска. — Да, еще мы говорили о Мутти, похоронах, еще о чем-то, — добавляю я для убедительности. — Но об Элис он даже не заикнулся. — Понятно, — говорит Дина, хватая меня за руку, уже добравшуюся до пупка. Хватка у нее железная. — Чего? — не понимаю я. — Габриель! — Чего? — Если ты со мной пять минут поболтал, это еще не значит, что у меня прошли боли в матке. Я убираю руку и отодвигаюсь чуть дальше на свою половину кровати, хотя без прежней озлобленности и не отворачиваясь. — А что говорит гинеколог? Она отводит взгляд. — Он говорит, что мне нужно сделать УЗИ. Это единственный способ узнать, действительно ли у меня проблемы. Но я не записалась на прием. — Почему? — Потому что я боюсь. Ножом по сердцу. Я пытаюсь погладить ее по щеке, она прижимается лицом к моей руке. Решительным жестом заталкиваю все мои буйные фантазии об Элис обратно в ящик с надписью «Не вскрывать», снова готовый любить Дину. Я почти всегда так делаю, когда она позволяет себе быть ранимой — а это стало происходить все чаще с тех пор, как она поверила в то, что я совершенно искренен в своей ранимости. Возможно, это банальность, но, помня ее прежнюю раздраженность, я все сильнее и сильнее ее люблю; лишившись защитного панциря, Дина как никогда нуждается в том, чтобы ее чем-нибудь укутали. — Лучше уж знать, — говорю я. — Да… Ее брови приподнимаются, придавая ей горестный, немного жалостный вид, мне даже становится трудно дышать. Я уже знаю, что Динины способности по части приподнимания бровей совсем не ограничиваются попытками подчеркнуть иронию. Они могут выражать заинтересованность, беспокойство, изумление и многое другое; смотреть на ее брови — все равно, что смотреть на соревнования по синхронному плаванию. Красота ее лица заключается по большей части в его непостоянстве, в его готовности оказаться на мгновение безобразным; эта красота словно противопоставляет себя красоте Элис, чье лицо постоянно красиво, но это постоянство похоже на стагнацию. Слышно, как за окном кто-то хлопает дверью машины, мужской голос что-то кричит, но что — не разобрать. — Ты сходишь со мной? — просит она. И тоном, и взглядом она похожа на человека, который слишком молод для таких проблем. — На УЗИ?.. — Да. А теперь я боюсь: восемьдесят процентов моих мыслей пытаются справиться с дурными вестями, а остальные двадцать отправляются в запретную зону женского начала. — Я же сходила с тобой на сеанс гипнотерапии, — говорит она, чувствуя мое смятение. А тебе не кажется, что это немного разные вещи? Во-первых, мы ходили к твоей подруге, а во-вторых, я не думаю, что тебе пришлось выслушивать при этом какие-то ужасные вести. Нашла с чем сравнивать. — Ладно, — соглашаюсь я. У меня есть на то свои причины. Она нежно целует меня в лоб, потом дотягивается до светильника и выключает его. — Дина… — говорю я после небольшой паузы. — Да? — Помнишь, ты что-то говорила насчет минета… Я сижу в спальне и печатаю статью о Лори Каннингеме, уже пятую в серии «Бутсы с изнанки», когда ко мне врывается Ник. Он хочет меня убить. Конечно, с некоторого времени я уже ко всему готов, но все равно испытываю шок. — Ублюдок! — орет он, сильно надавливая мне большим пальцем на адамово яблоко, что не составляет для него особого труда, учитывая, что я лежу на лопатках и мои руки прижаты к полу его коленями. — Гребаный урод! — Что с тобой? — спрашиваю я. Точнее, пытаюсь спросить я. В моей затуманенной страхом и усиливающейся болью голове возникает вопрос: как некоторые люди получают от подобного сексуальное наслаждение? — Тебе ведь обязательно надо было от нее избавиться? Он убирал руки с моей шеи — слава богу. Но убирал лишь для того, чтобы схватить меня за волосы и бить головой об пол — по удару на каждое слово. Представляет угрозу для самого себя или общества. — От моего единственного настоящего друга на этой земле! Единственного человека, с которым я мог поговорить! И все оттого, что ты увидел в ней угрозу! Я слишком занят попытками отдышаться — кстати, делать это, когда тебя бьют головой об пол, довольно сложно, — чтобы сосредоточиться на его словах. Судорожно глотаю воздух, но легким лучше не становится. Уже в третий раз за последний месяц мне выпадает случай вблизи рассмотреть ту границу, за которой начинается бессознательное. — Зачем?! — орет он, поднося мой звенящий от ударов череп к своему лицу. Кажется, я уже чувствую, как тонкий ручеек крови щекочет затылок. Хотя кто его знает? Вполне возможно, что это лишь первый симптом повреждения мозга. — Что «зачем»? — удивляюсь я, успевая заметить, что у него странно пахнет изо рта: смесью лимона и требухи. — Только не притворяйся, будто не знаешь, о чем речь, — с презрением отвечает Ник. — Я не притворяюсь. Пока я только знаю, что ты на меня напал. Резким движением он подносит мое лицо еще ближе к своему — уверен, что это забытая было привычка болельщика «Брэдфорда». — Это ты ее отшил! — Кого? — Чего? — Не чего, а кого. Кого я отшил? Ник недоверчиво глядит на меня. — Фрэн! — кричит он. Он разжимает пальцы, и моя голова падает на пол. Опять. Это начинает меня злить. — Она плакала, — рассказывает Ник, при этом у него наворачиваются слезы. — Прямо по телефону. |