Онлайн книга «Синдром Фрица»
|
Сафа сидел привалившись к стене. И в одну из ночей он вдруг откинул свою шинель. Он застонал. Мы проснулись. Он медленно сползал на бок. Кто-то зажег спичку. Сафа сидел в темной луже. - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - Его откачали. Ему все зашили. Мы получали известия из госпиталя через одного "штыка"-хохла. Его женили на крысе. Этот зверек жил в караулке. Его кормили. А спал он в сапоге у этого хохла. У "штыков" из караульной роты было много свободного времени. Как и у нас. Мы все стоили друг друга. Вот через Хохла мы и узнали, что с Сафой все в порядке. Он был жив. - - - Ест ваш Сафа. - - - сказал Хохол. - - - Спит - - - Смотрит в окно - - - Как мы, наверное, были далеки для него... Как далеки. - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - А потом наступили веселые дни. В другое время их бы назвали "чистка". Мы оказались в конце лета. Шел 1988-й. Действительно, стране были нужны герои, а она рожала мудаков. Мы смотрели телевизор. Там происходили забавные вещи. Не было ни балетов, ни классической похоронной музыки. В стране никто не умирал. Мы ни хрена не понимали! Появились титьки на экране! Пели песни! Танцевали. Мы все это смотрели десять минут утром и полчаса вечером. Кто успевал подрочить за это время, мог радоваться. В остальном вся наша жизнь сводилась к мечтам и маленьким радостям. В конце июля нас выстроили, и мы узнали о больших изменениях. Нас отправляли в командировку. Теперь я понимаю почему. Кому мы были, на хуй, нужны?! Наш полк ничего не делал. Сплошные ЧП. Можно себе представить, если полгода я ездил с Сафой "зеркалом". Слишком много было нас. Слишком много мяса. Оно начинало гнить. От нас решили просто-напросто избавиться. Из трех рот сделали одну. Две других набрали из молодых, стеснительных туркменов. Они прилетели в халатах, с глазами газелей. Представляю, что они пережили. В Новосибирске их выпустили на взлетное поле отлить. А потом снова загрузили. И уже в небе над Якутском они поняли, что надо было съебываться раньше. "Ломись, пока при памяти и пока ветер без сучков!" Как говорил наш старшина. Он знал что говорит. - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - Итак, нам предстояло сесть в брюхо маленького парохода в Тикси и подниматься по Лене до Вилюя. Там ждал новый приказ. Никто ничего не знал толком. Мы молча, толпой, вошли на корабль. У этой мыльницы была мания величия. На борту было написано: "Богатырь". На этом "Богатыре" мы проведем месяц, поднимаясь вверх, к притоку Лены. А потом будут совсем другие места, другие пейзажи. Чита, Джида, Гусиное озеро и граница с Монголией. Кяхта. Действительно, нас бросало из крайности в крайность. - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - Речной флот - это как морской, только тельняшки светлее и больше пьют. Наш кэп вообще появлялся в рубке только с похмелья. У него тогда была энергия отлить. Он залетал на мостик по пути из гальюна. Быстро смотрел на карту, потом недоумевая моргал и всматривался вперед. Если бы от него не несло перегаром, он был бы вполне романтичен. А так, мне кажется, он не понимал, что вообще мы все здесь делаем. Мы вышли в серое, гладкое как шелк, море Лаптевых, капитан дернул какой-то рычаг. "Богатырь" взревел. Это должно было обозначать прощальный сигнал. Потом раздались громкие пуки. Нас уже пару дней кормили гороховой кашей. Так мы вышли в открытое море. - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - Шли дни. Мы плыли весело, толчками. Команда была гражданская. На нас смотрели, как на зверей. Наверное, им было бы легче, если бы мы сидели спокойно в клетках и ковырялись в носу. Мы всем мешали. Нас ловили и давали пинка, кое-кто просто мочился за борт. В гальюнах нужно было себя вести как в невесомости. Для нас повесили веревки. Мы держались за них зубами. Иначе мы не могли подтереться. Нас качало. Мало кто попадал струей в унитаз. Для этого нужно было быть как наш кэп. Всегда пьяным. Мы писали и какали с хохотом. Я научился мочиться сидя, как мусульманин, с массой предосторожностей. Однажды я не донес. Пришлось сесть под ветер и держаться за конец какого-то каната. Потом гражданский вляпался, и нам запретили бродить по палубе ночью. О'кей. Река нашла нам развлечение. Когда мы вошли в Лену, штормило. Мы удивленно блевали. Не стоило становиться моряком, я это понял именно тогда. Первая остановка была в Кюсюре. Это был городок, в котором мы впервые почистили зубы. Да и от чего их надо было чистить? Мясо у нас уже давно в зубах не застревало. Мы вяло плескались в бане, сонно шевеля плавниками, как очумевшие от жары карпы. Матросы были бодрее. Я впервые, как мне показалось, за много лет увидел мужика в плавках. Это меня потрясло. Он не носил кальсон! Он не носил этих траурных огромных трусов! Это была гражданская жизнь. Я смотрел на него, будто увидел святого. Моряк намыливал голову, а потом вслепую, с пеной на голове, бродил по бане в поисках таза. Мы ржали. Он мылся в плавках! Ха-ха! Он стеснялся! Тогда, именно в тот момент, я почувствовал, как мы были дики и невинны в своей охуелости от жизни. Мы ничего, почти ничего уже не стеснялись! Мы беззастенчиво мылились. Мы терли друг другу спины, касались задниц своими мотающимися членами. Мы слишком устали, чтобы испытывать отвращение к самим себе и другим. Мы слишком устали. И мы спешили домой. Мы ржали. А он, бедный гражданский матрос, метался в своих цветастых плавках, вслепую нащупывая таз. Это стоило пережить. - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - |