Книга Любовь Стратегического Назначения, страница 39 – Олег Гладов

достаю рюкзак,

швыряю его наверх,

карабкаюсь на вторую полку.

Ещё мгновение, и я — зеркальное отражение её.

Подпираю левой, а не правой рукой щеку. Листаю свою газету.

Но не смотрю в строчки и фото.

Смотрю на неё.

Хм…

Взгляда не отводит.

Именно про подобное рассказывал мне Сид. В этом возрасте у четверти — всего лишь у четверти — происходит НЕЧТО, заставляющее не спать по ночам, крепко сжимать коленки днем, долго находиться в ванной вечером…

Глаза становятся глубокими и влажными.

Губы — яркими и припухлыми.

Сущность, опережающая тело.

Желания, обогнавшие возраст.

Она (наконец-то!) опускает глаза в журнал.

Я отворачиваюсь к стенке.

Почти уверенный: где-то я её уже видел.

Или все «Киси-Ляли» похожи друг на друга?

* * *

Нетерпение, влекущее к Югу.

Покатившееся по слегка наклонной плоскости пустоголовым шариком для пинг-понга теперь превратилось в стальной, отполированный и всегда прохладный шар от гигантского подшипника. Шар-победитель, пущенный рукой снайпера по дорожке невероятного боулинга. Стотонный, сверкающий хромом грузовик, мчащийся по встречной полосе на максимальной скорости.

Где я — за рулем.

Или затравленным кроликом смотрю на приближающуюся громаду?

В рюкзаке, который я выбросил тогда через забор вместе с очками Сида, на самом деле ничего, кроме нескольких смятых газет, не было.

А вот в новом, ещё пахнущем магазином, полезного много. Например, бутерброды, сделанные заботливой женой Макара.

Вечером мои соседи, собравшиеся ужинать, приглашают меня к столу. Бутерброды присоединятся к нехитрой снеди, которую Вера Петровна — можно просто Вера — нарезала и разложила прямо на большом листе оберточной бумаги:

— Угощайтесь.

Я беру яблоко: яблоки мне нравятся.

— Меня зовут Лёша, — сообщает вдруг мальчик. — Мне четыре года.

— Меня тоже Лёша, — говорю я, усмехнувшись.

— А тебе сколько лет?

Какой любопытный мальчик.

— Много.

М-да. Если бы я сам знал.

— Так! Лёшенька, не приставай к дяде. Кушай.

Вера вручает сыну кусок сыра. Тот послушно начинает жевать.

Дядя. Ха… Дядя Лёша.

Дядя Дровосек. С железным топором.

Идущий по жёлтой дороге.

В Изумрудный город.

За красным сердцем.

По (ха!) между прочим — железной дороге, железный Дровосек.

— А это Ксюша. Моя старшенькая.

Сидит в углу, забравшись с ногами. Смотрит не мигая.

— Ксюшенька, ты почему не кушаешь?

Берёт яблоко. Кусает. Я пока так и не услышал её голос.

Странная…

Или хочет казаться странной?

За окном стемнело. Под потолком купе зажегся свет.

Беспокойство, связанное с необходимостью общения, улеглось.

Остались другие виды беспокойства.

* * *

— Мама! Я хочу пи-пи!

— Лёшенька, ну ты же десять минут назад был в туалете!

— Хочу опять!

Вера Петровна, читавшая книгу, вставляет закладку на нужной странице, снимает очки:

— Ну раз хочешь — пошли.

Она берёт сына за руку и отодвигает дверь. Через пару мговений их нет.

Тихо. Только перестук колёс. Тени и световые пятна, изредка мелькающие за окном.

В третий раз за последние восемь часов я остаюсь один на один с Ксюшей. За это время она ни разу не произнесла ни звука…

А может, она… (я попытался найти в своём внутреннем ангаре когда-то слышанное слово)

«немая» — вот оно.

Может, она действительно немая.

Дверь отъезжает в сторону:

— Чайку желаете? — это проводница с подносом, на котором позвякивают несколько стаканов.

— Да, — говорю я, — мне один.

Проводница ставит поднос на стол. Я лезу в рюкзак за деньгами. Потом спрашиваю у лежащей на верхней полке:

— Ксюша, ты чай будешь?

Кивнула.

— Тогда дайте четыре. Вдруг остальные тоже будут, — говорю я, протягивая деньги. Располагаюсь на нижней полке. Беру свой стакан, размешиваю сахар.

— Ненавижу, когда меня называют Ксюша.

Значит, не немая. А голос ничего, приятный. Спустилась вниз, села напротив, взяла стакан в обе руки. Смотрит светлыми глазами. Дует на кипяток.

— Меня зовут Ксения. Называй меня так.

— Ладно.

Молча пьём чай, пока не возвращаются Вера Петровна с Лёшей. Малыш сразу тянется к стакану.

— Нет! — строго говорит мама, одергивая сына. — Нельзя тебе чай! Ты меня что, всю ночь будешь в туалет гонять, а?

Ксения едва заметно улыбается. Я тоже — едва.

Потом все укладываются спать.

Я зеваю. Поудобней устраиваю правую руку. И почему-то почти сразу засыпаю.

Просыпаюсь, как всегда, резко. Как будто поспал всего пару мгновений. Но понимаю, что уже глубокая ночь.

Лезу под подушку за часами: так и есть, три часа ночи. Зеваю и бросаю взгляд на соседнюю полку.

Проплывающий за окном фонарь на секунду выхватывает её из полутьмы, словно фотовспышка. Я сразу отворачиваюсь.

И лежу без сна целый час.

Мучительно изнывая от дискомфорта, который доставляет заставшая врасплох эрекция. Вместо того чтобы спать, Ксения в той же позе, в которой читала журналы, лежит и смотрит на меня.

Только на ней абсолютно нет одежды.

Никакой.

«Что? — думаю неподвижный внешне, но мечущийся, словно зверь, внутренне. — И тебе я кажусь не серой геометрической фигурой, а большим разноцветным пятном?!»

«Ну-ну! — с неожиданной злостью думаю я. — Мы это уже проходили! Одна уже пялилась на меня своими чёрными гляделками! И куда это её привело?!»

Неожиданная злость удивляет меня и успокаивает. И я засыпаю.

* * *

— Таможенный контроль! Приготовьте паспорта, пожалуйста! — это проводница предупреждает.

Раннее утро. Вот она — граница. Мощный прилив адреналина: я прямо чувствую, как он шумит, растворяясь в моей крови и убивая остатки сна. Ну что же, я готов.