
Онлайн книга «В августе жену знать не желаю»
— Что с тобой? — спросили у него встревоженные домочадцы. — Спокойно, спокойно, — сказал он, — к счастью, ничего страшного. У меня украли бумажник со ста тысячами лир. — Несчастный! И где тебя обокрали? — В трамвае. Уступая вежливым настояниям домочадцев, жертва кражи рассказал, что стоял на задней площадке трамвая, как вдруг заметил, что у него вытягивают бумажник. Он дал себя обокрасть, не проронив ни звука, не сказав ни единого слова. — Как же так, — спросила у него жена, — в трамвае было пусто? — Было набито, как сельдей в бочке. — И ты не бросился в погоню? — Это было невозможно. В тесной толпе нельзя было пошевелиться. — Но вору удалось уйти? — Нет. — Ну а ты, осел, не мог закричать: “Держите вора!”? Обокраденный потемнел лицом. — Нет, — мрачно сказал он. — Но почему? Может быть, от волнения у тебя отнялся язык? — Ничего подобного. Я прекрасно мог кричать. — Может быть, — сказала горничная, — вы боялись мести? — Чтобы я испугался? — воскликнул обокраденный. — Да мне сам черт не страшен. — Ну, так в чем же дело? Обокраденный молчал, терзая пуговицы пижамы, которую он тем временем надел. — Ну же, — закричала жена, вне себя от ярости, — говори; почему ты не закричал: “Держи вора!”? — Ну, — ответил муж, — я не мог. — Но по какой причине? — закричали все хором, аккомпанируя себе на старой гитаре. — Потому что, — печально сказал обокраденный, — это была воровка. Все было совершенно правильно. Как же можно кричать: “Держи воровку!”?» Пустынник окончил свой рассказ, и некоторое время все задумчиво молчали. — Однако, — сказал старый отшельник, нарушая молчание, — я прошу вас никому об этом не рассказывать, потому что это моя тайна. — А, понятно, — воскликнул Фалькуччо, — вот почему это называется «Тайна старого отшельника»! — Он полез в карман. — Вот, добрый человек, — сказал он отшельнику, — возьмите эти пять лир. Они фальшивые, но я дарю их вам от чистого сердца. Наши друзья пустились в обратный путь. Внезапно звук волынки вывел их из задумчивости. — До чего мы дошли, — сказал Солнечный Луч, — пастухи в рединготах. И показал на старого синьора очень благородного вида, в очках с золотой оправой, который играл на волынке, опершись на ограду загона для овец. Позади него спало стадо. Все знают, что пастухи целый день только и делают, что играют на волынке. Начинают утром сразу по пробуждении, потом играют целый день напролет и заканчивают только перед отходом ко сну; на Рождество они играют и ночью. Пастух, услышав замечание Баттисты, скромно улыбнулся. — Прежде, — сказал он, — я был астрономом. — Вы сделали блестящую карьеру, — заметил доктор Фалькуччо. — Смеяться тут не над чем, — сказал пастух. — Вы не знаете, откуда произошла астрономия? — Черт возьми, — сказала Эдельвейс, которая окончила Колледж Пресвятой Аннунциаты во Флоренции, — из пастбищного скотоводства. — Прекрасно, — сказал пастух. — Когда земля еще была молода, люди занимались только тем, что пасли скот. И случилось так, что пастухи в долгие ясные ночи, когда стерегли стада в горах, не имея других занятий, стали наблюдать небо. Так они обнаружили движения светил, затмения Луны, падающие звезды и кометы. Развлечения ради они стали составлять таблички, на которых регулярно отмечали даты перемещений звезд и небесных явлений. Отсюда следует, что первыми астрономами были пастухи, которые заметили: пока они присматривают за овцами, у них остается время для размышлений над небесными явлениями и ведения записей. Постепенно все пастухи стали астрономами и бросили скотоводство. Так вот, будучи астрономом, я заметил, что могу сочетать долгие ночные бдения в ожидании небесных явлений с каким-либо другим полезным занятием, совместимым с моими наблюдениями; я заметил, что, наблюдая за небом, я мог был краем глаза прекрасно присматривать за овцами. И так я стал пастухом. Вот увидите, скоро у меня появятся последователи, и когда-нибудь, возможно, лет через тысячу, будут говорить, что пастбищное скотоводство произошло из астрономии. Так велит закон вечных приливов и отливов. В заключение своей речи пастух-астроном сыграл мелодию на волынке, а Фалькуччо сделал несколько пируэтов. — Молодцы! — сказал Баттиста, когда те закончили. — По-настоящему молодцы. Но вот вы, как астроном, скажите, верно ли то, что говорят? — Что именно? — Что звезды обитаемы. — Да кто ж его знает? — Астроном призадумался. — Подумайте только, — сказал он, — если там и взаправду живут. Как все должно быть странно в иных мирах, и сколько народу во Вселенной! Всех и не сосчитать. — А если, — спросил Баттиста, — это не так? — Если это не так? Даже и думать не хочется. Как же мы тогда одиноки! Одни во Вселенной. Одни! Хочется спросить: значит, тут все? На одном этом шаре? Особенно по ночам страшно делается, что мы одни в целом свете, среди миллионов пустынных звезд. — И, — сказал Баттиста, — последний вопрос. Потом больше не буду приставать. — Да ладно. — Почему Земля вертится вокруг Солнца? Астроном приятно рассмеялся: — Столько исследований провели, — сказал он, — чтобы ответить на этот вопрос, но ни один ответ не правилен. Ни одна из причин, приводимых астрономами, не верна. Я знаю истинную причину. — Ну, так скажите тогда: почему же Земля вертится вокруг Солнца? — Потому что так надо. День близился к концу, когда трое друзей подошли к одиноко стоящему домику и остановились на крыльце перед входом. Фалькуччо деликатно отошел в сторону, Эдельвейс и Баттиста любовались панорамой. «Вот, — думал наш друг, — сейчас как раз и надо бы поговорить о моей любви». Но он не знал, с чего начать. Внизу, насколько хватало глаз, простиралась равнина, взрезанная морщинами замерзшей воды и с трех сторон окруженная снежными вершинами, стоящими, как призраки на небе, и окрашенными заходящим солнцем в розовые и фиолетовые тона. Смелее, Баттиста, смелее! Огромный красный шар солнца медленно погружался над горизонтом в море крови; друг за дружкой гонялись голые и серые гудящие деревья… Но Баттиста не находил слов. «Вот, — думал он, — я скажу ей: “Я вас люблю”». Но кто вообще смог когда-нибудь сказать: «Я вас люблю»? Если такой и отыщется, этот герой должен быть одновременно и очень смешным. …гонялись друг за дружкой голые и серые гудящие деревья, которые несут лишь гроздья фарфоровых чашечек и бесконечно длинную проволоку. |