Онлайн книга «Записки гайдзина»
|
— Спасибо. Зажав сдачу в кулаке, я откупорил банку и сделал глоток. Моя попутчица смотрела на меня. — А вы что, знаете японский? — Ну… В каком-то объеме. Вы попить ничего не хотите? А то она сейчас уйдет. Кофе, чай… — Да чай-то, поди, зеленый… — Черный тоже бывает. Спросить? — Не надо. У них разве чай? Разве они в чае понимают? — Да уж, — сказал я. — То ли дело в Мытищах! — Ой! — всплеснула она руками. — Вы из Мытищ?! — Нет, — мотнул я головой. — Я из этих… Из Черемушек. — Да-а-а… — мечтательно произнесла она. — Закрою глаза и вижу. Дачу вижу… Клубнику… Вы сейчас из Токио едете? — Из Токио. — Свеклу везете? — Не понял. — Живете-то где? — Тут недалеко. Минут через двадцать вылезать. — И что, у вас там свеклу продают? — Не замечал… — Значит, в Токио надо покупать! Там все есть. Гречка, свекла, укроп, черный хлеб… Вы женаты? — Нет. — Тогда тем более. Я вам нарисую, как магазин найти. Там даже пряники один раз выбрасывали. У вас есть на чем? Я отогнул картонную обложку «Папуаса» и протянул ей. — Что, прямо в книге? — В этой можно. Она принялась вычерчивать схему, а я допил вторую банку и повернулся к окну. Начинало темнеть. Летящий мимо пейзаж понемногу украшал себя робкими огоньками. На горизонте еле заметно выступил горный кряж, готовый тут же раствориться в сереющем небе. Зеленые холмы превращались в черные. Держалась только желтизна спелых полей. — Доезжаете до метро Шинбаши! — раздалось сбоку. — Проходите под мостом. Видите, вот сюда. Потом налево, и идете метров двести. Там будет вывеска. Зверь какой-то — енот не енот, медведь не медведь, не поймешь даже. Обойдете зверя — и в переулочек. И вот там, в третьем или четвертом доме, оно и будет. — Что будет? — Магазин! Называется как-то вроде «Сибирь», только по-японски. — «Сибэриа»? — Да, кажется. Японцы ведь очень косноязычные, их не поймешь. Но мы сегодня хорошо отоварились. Одной свеклы десять кило, до вокзала еле дотащили. Муж в курящем сидит, караулит. — Скучно ему там, наверное? — Да уж само собой. Эти-то расселись вокруг, языками чешут… До чего болтливый народ! Она тяжко-претяжко вздохнула. — Может, это панда?.. — предположил я. — Где? — Не енот и не медведь… Панда, скорее всего. — Какая панда? — Гималайская. Японцы ее почему-то любят. — Бог знает что они тут любят. Один раз с мужем на банкет пошла — до сих пор плююсь, как вспомню. Какие-то стручки… Осьминоги какие-то… — Морской еж… — Не помню, может, и еж был… — Еще натто… — Что? — Натто, бобы такие подгнившие. — Откуда вы все знаете? — Так ведь шесть лет… — Ужас. Вам надо памятник ставить. Как вы живы до сих пор? — Сам не пойму. — Они ведь такие… Как бы это сказать… Злонамеренные! — В каком смысле? — Да в любом. Ну вот, помню, меня полицейский остановил, когда я нечаянно по правой стороне поехала. И давай что-то такое лопотать. Я ему на чистейшем английском говорю… — Простите, — перебил я. — На каком английском? — На чистейшем. Говорю: «Ай кэн нот ту спик джапанис». А он в ответ специально — вы понимаете, специально! — говорит по-японски! — Так может, он по-другому и не умел? — Да прям! Видно же — смотрит на меня и радуется, что я не понимаю. — А потом? — Потом отпустил. Световое табло над дверью вспыхнуло красными иероглифами новостей. Они резво бежали справа налево, повествуя о курсе иены на токийской бирже. Я открыл третью банку. Интересно, подумалось мне, — сколько пива выпил Кустодиев, пока сидел с мольбертом перед своей натурщицей? Наверное, целыми самоварами дул. — Дорого, конечно, — вздохнула она. — Пятьсот иен кило. Где это видано? — Ничего, — сказал я. — Вон, говорят, что иена растет. — Кто говорит? Я показал на табло. — Господи! — вырвалось у нее. — Вы что, и эти закорючки понимаете? — Ну… Не все, конечно, — поспешил я ее успокоить. — Кое-какие только… — Вас в институте учили? — Нет, я сам… Она глядела на меня с болью и состраданием. — Вы что, до смерти тут собираетесь жить? Такой молодой… — Почему обязательно до смерти? — А до каких пор? — Не знаю… Как получится. Она изучающе побегала по мне глазами, как по непонятному зверю. — Вы здесь как вообще? По контракту? — Да. В университете… — Один? — В смысле? — Наши люди еще есть? — Довольно много. — Ну, тогда еще ничего. Можно позавидовать. Я влил в себя остатки пива. К горлу подступила отрыжка. — Нет, я ничего плохого не имею в виду, — сказала она. — Замечательная страна, великая культура… Но ведь здесь невозможно стать своим! — Невозможно, — согласился я. — Здесь вы всегда будете… Как это… «Га…» — Гайдзин. — Да. На вас будут показывать пальцем. Над вами вечно будут смеяться. Вы будете белая ворона. — Конечно. — Ну вот, видите… Она шумно выдохнула, вся обмякла и некоторое время сидела молча. Потом покачала головой: — Хотя да, понятно… Не обратно же… Длинная сережка в ее правом ухе хотела было поболтаться маятником — но стукнулась о щеку и обреченно повисла. Вагонные динамики исполнили музыкальную заставку. Мягкий женский голос объявил о скорой остановке. — Подъезжаем, — сказал я. — Мне выходить. — Вы тут живете? — Не совсем. Еще час на автобусе. — И не расспросила ни о чем… Все про себя, да про себя… — Ничего, в следующий раз. — Конечно. Я вам визитку дам. Мужа. Порывшись в сумочке, она протянула мне картонный прямоугольник. На нем значилось: |