Книга Записки гайдзина, страница 46 – Вадим Смоленский

Попытки притереться к торосам вплотную и попасть в поле зрения аппаратуры результата не дали. Я вылез наружу. Штанга с фотоэлементом крепилась на фонаре, и на том же фонаре — я помнил это по летним прогулкам — располагалась кнопка для пешеходов. Добраться бы до кнопки.

Я вскарабкался на снежную гору, ухватился за фонарь, раскидал носком сапога свежую порошу, попинал более плотные слои… Полметра надо прокопать. Или даже метр. Саперной лопатки в моем багажнике не нашлось — нашлась только горнолыжная палка. Вооружившись ей, я поковырял снег вокруг фонаря. Снег ковырялся плохо.

Бросив эту глупую затею, я попытался сам изобразить автомобиль — взял в руки полы расстегнутого пальто и сделал ласточку на краю снежной кручи, словно хотел с нее спланировать. Фотоэлемент старательно пялился на меня сквозь летящие снежинки, но за своего не признавал. Тогда я надел шапку на конец лыжной палки, поднял ее вверх и принялся медленно размахивать пред электрическим оком.

— Эй, мужик!..

Я обернулся.

— Что за масонские ритуалы?

Федька высовывал голову из окна своего новоприобретенного драндулета. Я и не заметил, как он подрулил.

— Дорогу дашь?

Я спрыгнул с горы, подошел к нему и доложил обстановку.

— Ну-ну, — сказал Федька. — Я тоже без лопаты. А с той стороны что, никто не подъезжает?

— Отсюда не видно. Может, там у них такая же петрушка.

— Вот ведь как… Абрамычу надо рассказать. А то он заладил: Восток, Восток…

— Что делать-то будем?

— Хороший вопрос. Классический. «Что делать?»

— Сухари сушить.

— Да не сухари, а спасать бессмертную душу. Я тебе уже излагал. Спасаться надо, а все остальное ересь. Ересь будем давить.

— Я понял, понял… Вот сейчас, в данный момент, что делать?

— Ну чего… Разворачиваться — узко. Сдавать назад — не видно куда. Остается только вперед. Сели, да поехали.

— На красный?!

— А чего, гаишников сейчас нету, погода не та. Давай, ты первый, я за тобой.

— Метель же! Не разглядят, стукнут…

— Сильно не стукнут, они медленно едут. Или давай парой: ты справа, я слева. Если слева стукнут, то меня. Если справа, то тебя. Риск пополам.

— А может, наоборот — пусть справа тебя стукают, а слева пусть меня?

— Хитрый какой! Я первый сказал. Короче, едем рядом и оба бибикаем. Вместе громче будет. Ну-ка, нажми.

Я нажал. Федька нажал тоже. Получилось громко.

— Ты ниже звучишь, — сказал Федька. — Давай так: секунду я, секунду ты. Устроим сирену. А еще окна откроем, и музыку на полную катушку.

Я опустил оба стекла и прибавил громкости. В магнитофоне крутилось третье действие «Хованщины». Шакловитый тянул свою арию:

— Ни-и-спо-о-шли-и ты-ы ра-а-зума све-ет благода-а-атный на Ру-у-у-усь!..

Федька подрулил справа. В его магнитофоне во всю дурь пиликал ресторанный электроорган. Допиликав положенное, он уступил место пропитому голосу шансонье:

— Сидел я в Омске!.. Сидел в Иркутске!.. Эх мне бы водки!.. Да мне б закуски!..

— Пошла сирена! — заорал Федька и вдавил клаксон. Я несколько замешкался со своим полупериодом, и сирена едва не захлебнулась, не успев родиться. Кособокая и спотыкающаяся, она поплыла через перекресток — сквозь шансон, снегопад и хованщину.

— БИИ-ПУУ-БИИ-ПУУ-злосча-а-а-а-БИИ-ПУУ-БИИ-цидивист-ПУУ-БИИ-ПУУ-БИИ-страда-а-а-БИИ-ПУУ-БПИУ-окурор!-ПУУБИУУУ-…

— Давай, пошел! — Федька дотянулся головой до левого окна и призывно ею подергивал. Я осторожно тронулся, забирая чуть вправо. Автомобильный поток оттуда все тянулся, плохо реагируя на дикие звуки из-за сугробов. Подобравшись к потоку вплотную, я перестал сигналить, высунулся в окно, изогнулся шеей как бы кланяясь и стал мелко-мелко рубить воздух ребром ладони. Две машины проигнорировали этот классический жест, а третья затормозила. Я изобразил два глубоких поклона, газанул, перегородил ряд и стал ждать Федьку. Он тоже выключил свою половину сирены, тронулся, поравнялся со мной теперь уже слева, обошел на полкузова — и заглох.

Причиной тому была кучка снега, оставленная грейдером посреди перекрестка, этакий длинноватый бугор высотой с нетолстое бревно. Преодоление сего барьера оказалось для подержанного и видавшего виды драндулета задачей не из простых. Федька снова завел двигатель, произвел несколько пробных газований и принялся заново штурмовать каверзную преграду.

Ресторанный певун еле пробивался сквозь рев мотора:

— Колыма…ВЖЖЖЖ…спомина…ВЖЖЖЖЖ…рушку ма…ВЖЖЖЖЖЖ…

У меня запел хор стрельцов:

— Гой, гой, прибодрись!!! Гой, гой, поднимись!!!…

Поток слева остановился и тоже стал болеть за Федьку. Уткнувшиеся в меня справа недовольно бибикали. Решив тогда и следующий ряд миновать первым, я тронулся, наехал передними колесами на бугор и тут же затормозил — потому что от потока слева отделилась белая «Тойота» и пошла вперед. Ее водитель, видимо, пришел к выводу о нескором завершении федькиных стараний. Но тут драндулет собрал последние лошадиные силы, заревел тремя белугами, перевалил через бугор, как Суворов через Альпы, — и с треском врезался «Тойоте» прямо в бок.

— Ах, окаянные пропойцы! — заголосил хор стрелецких жен. — Ах, колобродники отпетые!..

Искореженная дверь «Тойоты» приоткрылась и судорожно замолотила по федькиному бамперу, желая распахнуться. Федька сдал назад. Из «Тойоты» выпрыгнул водитель, присел на корточки и принялся сканировать вмятину носом. Я поставил машину на ручник и тоже выбрался наружу. Пострадавший обернулся, увидел одного, увидел второго, изменился в лице и пробормотал:

— Иностранные люди…

Поднявшись с корточек, он не очень уверенно произнес:

— Но ведь вы ехали на красный свет, не правда ли?

— Что он говорит? — спросил Федька.

— Говорит, мы ехали на красный.

Федька растерянно посмотрел куда-то вбок и вдруг выпалил, схватив меня за локоть:

— Гляди!!!

Наш светофор горел зеленым.

— Грин! — закричал Федька, обращаясь к пострадавшему и тыча пальцем в светофор. — Лук! Итыс грин!

Пострадавший в недоумении перевел взгляд с иностранных людей на зеленый кружок. Потом обратно на иностранных людей. Потом до него дошло.

— Ноу, — твердо сказал он и помахал перед носом ладонью влево-вправо. — Ноу! Ай гоу грин! Ю гоу рэддо!

— Лук! Лук! — твердил Федька и пронзал пальцем летящие снежинки.

— Ноу! Ноу! — повторял незнакомец и разгонял снежинки ладонью.