Онлайн книга «Против неба на земле»
– Себя познать не желаете? За пять шекелей. Незнакомец рекомендует: – Познай – не пожалеешь. Это входит в программу сновидений. – А где хомячок? Где морская свинка? Они должны вытягивать. – Ты за хомячка. Шпильман понимает, что он уже спит, а потому расплачивается, не торгуясь, выбирает один листок, зачитывает вслух: – "Встань и перейди Иордан". Даже так? – Так, – отвечает женщина и идет к другому столику: – Даже так. Приступая, переступай… Незнакомец доедает бутерброд, допивает кофе: – Ох, Шпильман, Шпильман… Что мне с тобой делать? Шпильман спрашивает напрямик: – Кто таков? – Служба спасения. – На водах? – На водах тоже. "Он безумный, – думает Шпильман, – но это даже к лучшему". – К лучшему, – подтверждает собеседник. – Это к лучшему. Хватается за седую голову, убегает в темноту к кромке воды, стонет на все окрестности: – Ну и земля! Ну и время! Ну и порядочки!.. Худшего пока не придумали, но и этого уже достаточно!.. Возвращается успокоенный, садится за стол, говорит буднично: – Хочу еще кофе. Пьет в молчании. Разглядывает Шпильмана. Говорит, как считывает с лица: – Вот человек‚ приятный Богу и людям. Гордый. В слабости не признающийся. Жизнь проводящий в ожидании невозможного, накрепко привязанный к той, которую не вернуть. Сложно это, Шпильман, для старости сложно. Отодвигает чашку. Встает из-за стола: – Бурные чувства, друг мой, – это со всяким случается. Только не всякий до них доживает… Видел я эту женщину. Решить за тебя не могу. И за себя бы не смог… Плачь, Шпильман. Пролей слезу покрупнее. Взвихривается и пропадает. Издалека доносится, угасая: – Неспособные, дети неспособных! Начните хотя бы жить! Жить начните!.. 4 Ночь нескончаема. Душная, беспокойная ночь. Нескончаемы сновидения, которые не заказать по вкусу. В глубинах сна к Шпильману торопится ежик. Не по нужде торопится – по желанию. "Пошли". И они идут. Шпильман плывет без усилий, земли не касаясь. Его поводырь перебирает лапками, огибая препятствия на пути. Снова молод, проворен, игольчато ежист; знаменем возносится над ним Птица райских садов, своенравный цветок ташлиль, отрицающий общие порядки, – нацеленный клюв и хохолок из лепестков, восторженно-оранжевых и глубинно-лиловых. – Куда ты меня ведешь? "Сейчас узнаешь". Шпильман уже понимает, что подступил сон-остережение, похороны завтрашнего дня, но уклониться невозможно. Выходят к автобусу сослуживцы, чтобы отправиться по домам, выходит женщина – линия тела вознесенная, встает возле двери, как ожидает знака, сигнала, скрытого зова. Унесло серьезность. Пробило броню деловитости. Смыло категорические взгляды и оценки. Обновились ощущения, всплыли желания со дна колодца. Ежик интересуется: "Считать это приключением на водах? Сошлись-разошлись?" – Ни в коем случае! "Так я и полагал. Если позовешь..." Женщина оборачивается к ним, в глазах ожидание. – Я не позову. "Объяснись". – Годы… Разница велика… У нее еще много лет радости, а у меня… "Так что?" "Так что? – хочет выкрикнуть она. – Так что?!.." – Ей жить – мне утихать. Быстрее, быть может, чем думаю… Птица кивает хохолком в знак согласия. И тогда он выговаривает невозможное – во сне это допустимо: – Гордость не позволит быть беспомощным… "Да ты трус, Шпильман!" – Трус, конечно, трус. Разве не знал? Женщина у автобуса ставит ногу на первую ступеньку. – И еще… "Что же еще?" Женщина ждет ответа. Ждет ежик… …последние слова, самые последние, той, что привязала навечно обещанием в голосе, мольбой во взоре, ожиданием неминуемой встречи: "Шпильман, я тебя не оставлю…", – не повторить те слова, не обмануть надежду, не поделить прежнюю любовь с новой привязанностью… Закрываются двери. Автобус отправляется в путь. Птица райских садов уныло опускает клюв, опадает хохолок из лепестков, блекло-оранжевых и застиранно-лиловых. "Идем", – командует ежик. Шагают дальше. В гору. На самую ее вершину, чтобы обозреть завтрашний день, которому не состояться… …она прощается с сослуживцами на въезде в город, нехотя выходит из автобуса. Тот, в кипе, смотрит неотрывно из окна: застыла на остановке женщина, обратившись в соляной столб; хороша лицом и статью в ранние свои пятьдесят или в поздние сорок, а взгляд отрешенный, взгляд потерянный, руки беспомощно прижаты к груди, как у ребенка, которого некому утешить. "Если потеряюсь‚ разыщи меня..." Подходит автобус, но она в него не садится. Погуживает таксист за рулем, заманивая в машину, но она не слышит. Она еще там, за нулевой отметкой, нет сил шагнуть в подступивший день… Встрепанная ворона, перья на стороны – уж не та ли? – взглядывает с фонарного столба, склонив голову. Люди ее огорчают. Эта женщина огорчает тоже… Хохот сотрясает окрестности, неслышный хохот Сатанаила-Шмельцера: – Позабавил, Галушкес, ну и позабавил! Не в похвалу сказано… – Нет больше Галушкеса, – отвечает Шпильман, опадая на глазах. – Галушкес остался на вешалке. А с ним и Танцман, веселый еврей. Балабус – хохотун и насмешник. Шпиль-менч с бубенцами, который потешает и утешает… Цветы сникнут к его возвращению. Закаты поблекнут. Седина пробьется в волосах, слеза из-под корки. Ворона перелетит на иные крыши, ибо Шпильман станет ей нелюбопытен. Будут ли светлыми его сожаления?.. Ежик взглядывает, как прощается: "Тогда нам не по пути". Кричит за горами птица рассвета. Пламенеет оранжево хохолок, чтобы более не опадать. Глубинно-лиловое тешит взор. Взмывает‚ отправляясь в полет‚ Птица райских садов‚ возносится к вершинам Иудейских гор на извечном аккорде изумления. Летит под ней крохотный ежик, закрепленный на прочном стебле, суровый и торжественный, как полководец, осматривающий с высоты поле побед и поражений. Взлет, порхание, восторг в облаках – кому это доступно? Состоявшееся однажды не исчезает… 5 Будят его не звуки – запахи. Призраки запахов, пробуждающих воображение. Светает. Легкой прохладой сквозит с балкона. Сухота в горле, сушь в глазах. День наплывает горяч, пекло ненасытно – не охладиться. |