Онлайн книга «Ангелы на кончике иглы»
|
Макарцеву приходила мысль: а не избавиться ли от греха подальше от Таврова? Но хваля его за деловитость, редактор не кривил душой. Макарцев знал: когда выдвигается какой-нибудь вопрос на партбюро, Тавров, не колеблясь, поддерживает линию редактора, в отличие от тех журналистов, которым ничего не стоит уволиться. Больше того, именно благодаря циничности он безотказен. Что в нем еще оставалось, так это порядочность в том конкретном преломлении, из-за которого и решил он получить совет именно Раппопорта. – Яков Маркыч, хочу посоветоваться под партийное слово, что между нами… Раппопорт и бровью не повел. Он продолжал смотреть мимо, в неизвестную точку на стене. Макарцев тоже туда глянул, но ничего не увидел. – Чего молчишь? Даешь слово? Плечи Таврова чуть поднялись вверх и опустились. – Зачем? А дав, я не могу также продать тебя? Решил – говори. Раздумал – я уйду. – Нет, все-таки дай слово коммуниста! – Ладно, – Яков Маркович причмокнул губами. – Возьми. Отступать было поздно, и Макарцев подробно изложил ему историю с серой папкой и свои подозрения. – И все? Опять возникла нелепая пауза. – Что же, не считаешь это серьезным? Раппопорт немного посопел. – Ну откуда я знаю, – наконец выдавил он, – серьезно это или нет? Спроси там! Или боишься? – Там, там! А если бы тебе подложили? – Мне? Смотря что! Дай-ка взглянуть. Поколебавшись, Игорь Иванович открыл сейф и вытащил папку. Яков Маркович раскрыл ее на коленях, бегло глянул на заглавие, отогнул большим пальцем первую страницу, прочитал имена Джиласа, Оруэлла, Солженицына. Макарцев смотрел на него и терпеливо ждал. Лицо Раппопорта ничего не выражало. Он перелистал еще с полсотни страниц и снова углубился в текст. Засопел, хмыкнул. – Что там? – М-м-м, – помычав, Тавров вдруг прочитал вслух: «Кто скажет мне, до чего может дойти общество, в основе которого нет человеческого достоинства?» – Видишь? – воскликнул Макарцев. – А я тебе что говорил?! Яков Маркович захлопнул папку, аккуратно связал тесемочки и протянул назад. – Ты ее тоже держал? – Нет! – отрезал Тавров. – За слово «держал», которое можно истолковать как «хранение», – до семи лет. – Знаю! – А за слово «тоже» добавят нам с тобой строгий режим – групповое дело. И еще по рогам – пять. – Как – по рогам? – Не будешь иметь права выбирать депутата Макарцева в Верховный Совет… Мне-то чихать! Ну, вернусь в зону, потеряв две сотни зарплаты, на которые все равно ничего не купить! А тебе… – Хорошо, Тавров, допустим, мне действительно больше терять… Как бы ты поступил на моем месте? – На твоем? – Раппопорт захохотал. – Но ты все равно так не сделаешь! – Сделаю, скажи! – У тебя есть друг? Ну, редактор какой-нибудь газетенки? – Есть, и не один… – Так вот… Поезжай к нему, поговори о чем-нибудь, а уходя, случайно забудь папку на столе. – Шутишь! – разозлился Макарцев. – А я серьезно. Выходит, сидел, а мудрости не набрался. – Посмотрю, чего ты наберешься, посидев с мое! – Я? – глаза у Макарцева стали злыми. – Ладно! – смягчился Раппопорт. – Все просто: отдай папку мне. – Тебе? – Конечно! Я, в случае чего, признаюсь, что без разрешения взял в кабинете почитать. А ты ее в глаза не видел! Макарцев изучающе смотрел на Якова Марковича, пытаясь понять степень серьезности предложения на этот раз. – И не боишься? – В третий-то раз меня, авось, не посадят… – Чушь! – произнес редактор, понимая, что его согласие, очень удобное, неприемлемо. – Исключено! – Пожалуй, ты прав, – согласился Раппопорт. – Все равно это распространение антисоветской литературы через твой кабинет, та же семидесятая статья… А ты, Макарцев, лучше, чем я думал… – Неужели? – усмехнулся тот, польщенный. – Серьезно! Я ведь редко кого хвалю. Только ты всегда боишься: вдруг подумают, что ты и в самом деле лучше, чем ты есть. Ты в положении собаки в известной загадке. – Какой? – Как заставить собаку съесть горчицу? Если дать – она есть не станет. А если помазать ей горчицей зад, слижет без остатка. Слизывай! – Если так, – нахохлился Макарцев, – то правильно делают, что этих мазателей горчицей сажают. – Вон как запел! Речь-то о собаках. А люди – любят лизать горчицу. Ты что ли будешь решать, что им есть и от чего воздерживаться? А кто хочет горчицы – того, значит, сажай! Сейчас стесняются. Но погоди! Вот-вот начнется новый культ, и тогда… – Постой-ка! Почему начнется? – А культы у нас всегда начинаются на крови. Культ Ленина – после гражданской войны. Сталина – после уничтожения кулачества, а второй цикл – после войны. Кукурузника – после подавления танками Венгрии. Нынешнего… – Думаешь – после Чехословакии? – Само собой! – Тогда можешь считать, что культ начался, – нахмурился Макарцев. – Размер фотографий рекомендовали увеличить и давать их чаще. – Понятно! Я все думаю: чего тебе, Макарцев, не хватает, чтобы стать настоящим тиранозавром? Не любишь крови? Чепуха, полюбишь, когда понадобится… Они все из глухомани – во владыки мира, а ты – интеллигент, петербуржец? Нет, и не такие курвились! Ты не антисемит? Неантисемиты делятся на две категории. Одни не замечают, еврей или нет, другие ждут погромов, чтобы помочь евреям. Ни к той, ни к другой категории тебя не причислишь, поскольку ты ответработник. Если партия прикажет – станешь и антисемитом. – Я?! Да я ни одного еврея не уволил! – Не кипятись. А сколько взял?… Считаешь себя на девяносто процентов честным? Но это значит, ты лжив на все сто! – Чего ж мне, по-твоему, не хватает, Тавров? – Если догадаюсь, срочно сообщу. Ты успеешь: тиранозавры миллион лет вымирают. – Ладно, не будем об этом, – кисло улыбаясь, прервал его Макарцев. – Думаю, все же из ЦК виднее, чем снизу. Оттуда на многое смотришь иначе. И не так все просто. Давай лучше думать о конкретных вопросах жизни. – Конкретные вопросы? Игра! – Но большая игра, Тавров! И пока такие правила игры, будем играть по этим правилам. Правила изменятся, будем играть иначе. – Кто же, по-твоему, должен изменять правила? |