Онлайн книга «Антиквар»
Муж был инженером-конструктором, сначала — молодым и малоизвестным, позже — известным узкому кругу лиц, и наконец, не известным никому. То есть засекреченным настолько, что знать о его существовании просто не полагалось. Как жила все эти годы Вера Дмитриевна со своими мужьями — любила, была ли счастлива, ревновала, изменяла ли сама? — доподлинно не знал никто. Сентиментальных воспоминаний она не терпела. О прошлом говорила скупо. Зато — все знали — коллекции антиквариата, которую собрала Вера Дмитриевна, нет равных. В России — точно. В основе — Вера Дмитриевна и не скрывала — маменькины драгоценности и кое-что из домашнего собрания, укрытое некогда за широкой комиссарской спиной. Потом — покупалось, благо деньги были всегда и понимание истинных ценностей — слава Богу — тоже. Дарилось, менялось. Так, собственно, и рождаются подлинные коллекции. Годами. По крупицам. Однако ж фортуна — фортуной, а сама Вера Дмитриевна, хоть и обласкана была судьбой, в фарфоровую старушку превращаться не спешила, недюжинный ум и железный характер по-прежнему были при ней. И — время пришло — пригодились. В конце восьмидесятых засекреченный муж-конструктор благополучно почил в бозе. Завеса тайны, долгие годы окружавшая Веру Дмитриевну, рассеялась, и почти одновременно рухнул железный занавес. Выходила какая-то сумасшедшая, двойная свобода. В Париже вдруг обнаружилась младшая сестра и еще целый сонм родных людей. А молва о коллекции, разумеется, разнеслась по миру. И начались искушения. В итоге Вера Дмитриевна собралась уезжать во Францию. Побродить по бульварам, поесть жареных каштанов. Тихо умереть на руках близких, упокоиться на Сент-Женевьев, рядом с Феликсом Юсуповым и прочими, с кем прошла счастливая беззаботная юность. Тогда и случилась неприятность, едва не обернувшаяся трагедией, — ее ограбили и чуть не убили. Бандиты ворвались в квартиру, страшным ударом рассекли пожилой женщине голову. И, будучи уверены, что хозяйка мертва, методично собрали и вынесли все самое ценное. Каким-то чудом Вера Дмитриевна выжила. Дальнейшее еще больше похоже на сказку. Не стоит, впрочем, забывать о том, что лучшие сказки, как правило, придумывают сами люди. Словом, преступников поймали, сокровища вернули владелице. Но под гром оваций и поздравлений негромко намекнули относительно некоторых возможных и, несомненно, правильных шагов, которые Вера Дмитриевна могла бы совершить, .. Дабы избежать в дальнейшем… Она не стала искушать судьбу — или сказочников? — дважды. Всенародно заявила, что считает несчастье знаком, посланным свыше, дабы удержать от скоропалительных решений. Понимать эту мистическую сентенцию следовало таким образом, что знаменитая коллекция навсегда остается в России. И более того — дабы не вводить в соблазн ничьи алчные души. — завещается городу Санкт-Петербургу. Вся целиком — от черных юсуповских бриллиантов до скромной миниатюры неизвестного монограммиста. А Париж? Разумеется, Вера Дмитриевна слетала повидаться с сестрой и поесть каштанов. Но отчего-то вернулась скоро. И больше не ездила. Теперь, окруженная почтительной свитой. Вера Дмитриевна громогласно звала Непомнящего, сопровождая восклицание властным жестом красивой, хрупкой руки. Она, к слову, была из тех немногих, оставшихся в живых, кто работал со Всеволодом Серафимовичем. Игоря знала с пеленок и упорно звала Георгием — как в святцах. Он подошел, целуя исполненную изящества, худую старческую руку, унизанную кольцами. Затылком ощутил слабое дыхание. В ответ она коснулась губами склоненной головы. — Пойдем-ка прочь. Куда-нибудь подальше от прилипал. Ходят, коршуны, — думаешь, они меня так любят? — Почему — нет? — Чушь несусветная! Любят! Они глаза мои любят и нюх. Понял? Как у гончей хороших кровей. Я настоящую вещь вижу за версту, клейма не нужны, и атрибуции ваши можете засунуть в известное место. Я — вижу. Вот и таскаются следом. Да пес бы с ними! Что тебе теперь — совсем худо? — Худо, Вера Дмитриевна. — Денег сколько надо? — Много. — Понимаю, что не на мороженое. Не крути, Георгий, не просто так любопытствую, по старости. — Три с половиной. — Я так и прикидывала. Что собрал? — Полтора — это с квартирой, плюс кое-что дома было. Малевича помните? — Как не помнить. Ну? — Ну, обещает один банкир кредит, под залог, конечно. Ищу. — Банкир надежный? — Десять лет работаем. — Мог бы и без залога. — Так сейчас не бывает. Вера Дмитриевна, дружба — дружбой, а денежки врозь. — Не бывает… Ну так слушай меня! Эта богадельня закрывается послезавтра, и давай-ка, дружок, со мной в Питер. Подберем залог для твоего банкира… — Вера Дмитриевна!.. — Все! Сказано — и конец. А теперь иди, мои прилипалы, вишь, истомились. Иди. И не опаздывай к по езду, Бога ради. Любите вы, молодежь, примчаться в последнюю минуту и прыгать на ходу — а я волнуюсь. Игорь Всеволодович перевел дух. Везение, манна небесная — ничего, по сути, не подходило. Не те слова — замусоленные, выхолощенные от частого употребления. Разумеется, он думал о ней, но держал, как вариант, про запас. На самый последний, черный день или даже час, когда не останется уже никакой надежды. Старуха была с норовом, взаймы — общеизвестно — не давала никогда, никому, ни при каких обстоятельствах. Жалости, говорят, не ведала, да и сострадала нечасто — исключительно тем, кого знала сто лет. Он еще не до конца вписался в окружающую действительность. Еще парил, окрыленный. И почти рассердился нежданной помехе — кто-то слабо, но настойчиво теребил рукав пиджака. — Простите, вас зовут Игорь Всеволодович? Лицо женщины показалось мимолетно знакомым. Именно мимолетно, не знакомым даже — виденным где-то случайно, мельком, возможно, в магазине. Потом он вспомнил: несколько раз она попалась на глаза здесь же, в залах салона. Следила? Выискивала в толпе? Или случайно набредала в людском потоке? Немолода, но еще не старуха. Некрасива и даже не привлекательна. Одета блекло, невыразительно и в целом непонятно во что. Серая унылая мышка. |