Онлайн книга «Антиквар»
Одна принесла замысловатую масленку редкого корниловского сервиза, другая — одинокую граднеровскую вазочку с щербинкой. Жертва третьей оказалась наиболее весомой и с антикварной точки зрения привлекательной. Небольшой фарфоровый мужичок знаменитой поповской фабрики, как живой, чинно восседал на пеньке, собираясь неспешно пообедать. Под босыми ногами странника хорошо различима даже малая травинка и пожухлый листок, упавший с невидимых крон. Рядом — крохотные сапоги, разбитые в дальних странствиях, но с аккуратными заплатами на подошвах. Мужичок, судя по всему, беден, но по-крестьянски основателен — и аккуратист. Образ вышел яркий и, несмотря на малую форму, выверенный до мельчайших деталей. Одно слово — Попов. Борис Львович статуэткой залюбовался. И не стерпел — сколь было прыти, помчался вниз, к Игорю, разделить восторг. — Что просит? — Непомнящий деловито повертел фигурку в руках, мгновенно оценил клеймо — едва различимый оттиск двух букв, слившихся в одну. — Как всегда… — Борис Львович виновато, за глаза будто бы извиняясь перед коммунальной старушкой, вздохнул. — Что дадим. — И что дадим? — Триста — будет по-божески. Только… — ..деньги нужны сегодня и позарез. — Но всего триста. А у вас… — Помню. На Попова есть клиент. — Вот именно. А с него тысяча — будет по-божески. — Ладно, благодетель, спасайте старушку. И поинтересуйтесь насчет Попова — может, еще что завалялось на буфете? — Спрашивал. Говорит — последняя. — Они всегда так говорят, а потом тащат сервиз от Фаберже… — Это был письменный прибор. — Не суть. Оба вдруг улыбнулись одному и тому же воспоминанию. Лет восемь кряду ходила в магазин маленькая арбатская старушка, в неизменных, несмотря на погоду, шляпке с вуалькой и перчатках на сухоньких ручках. Носила допотопный хлам — одинокие чашки неясного происхождения, гнутые серебряные ложки, монокли с треснутыми стеклами, веера из полуистлевшего китайского шелка. Притом обстоятельно разъясняла художественную ценность каждой вещицы. Смотрела с достоинством и горьким упреком. Дескать, что же вы, господа, как не совестно предлагать такие гроши? Но — уступала. На вопрос, нет ли в запасе чего поинтереснее, одинаково скорбно роняла: — Это последнее. Но через месяц-полтора — как штык — появлялась снова. В конце концов к ней привыкли. И не чаяли, что однажды, явившись в положенный срок, старушка сразит наповал. Из холщовой хозяйственной сумки, дряхлой, как хозяйка, и потертой, как ее кокетливая шляпка, был извлечен фантастической красоты и ценности настольный гарнитур от Фаберже. Серебряный, с нефритом, к тому же щедро усыпанный алмазами. Потрясенный Борис Львович долго не мог произнести ни слова. А старушка негодовала: — Вам нравится это мещанство? — Откуда?! — Заглянувший в закуток Непомнящий дар речи сохранил, но говорить мог односложно, к тому же от волнения охрип. — Папочке преподнесли благодарные купцы. Разумеется, на его столе это никогда не стояло. Лежало в коробке. Коробка — великолепно сохранившийся футляр синей кожи с золотым тиснением, обтянутый изнутри тончайшим шелком, — сама по себе представляла немалую ценность. История же старушки, не признающей Фаберже, заняла достойное место в бесконечной череде антикварных сказок, пара-тройка которых непременно воплотились в судьбе любого уважающего себя торговца древностями И без них никакой антиквар не антиквар вовсе — а так, оседлый старьевщик. Гарнитуры от Фаберже, впрочем, приходят нечасто Для обычного дня хорош был и Попов. К тому же триста долларов, выплаченные старушке немедленно, разумеется, прошли мимо кассы, и, стало быть, ожидаемая прибыль размером в семьсот могла считаться едва ли не чистой. Тем более получить ее Игорь Всеволодович рассчитывал не позднее чем в ближайшие дни. Возможно, даже нынешним вечером" Совсем неплохой профит. Маленькое везение между тем продолжалось. «Клиент на Попова», маститый адвокат, страстный коллекционер русского фарфора, оказался в Москве и, на удивление, относительно свободен. По крайней мере на звонок мобильного телефона ответил сразу, а уяснив, в чем дело, прямо-таки запросил о встрече. — Игорек, голубчик, — низкий, уверенный голос коллекционера, имевший удивительное свойство проникать в души судейских так глубоко, что весы Фемиды чаще склонялись в пользу его подзащитных, звучал просительно, — к тебе сегодня никак не успею. Но ведь и ночь теперь не засну… Нет, скажи честно, хорош Попов? — Хорош — не то слово. Тридцатые, полагаю, годы — Тридцатые? Ой-е-ей, самый горбуновский [20] расцвет. Определенно не засну! — О чем речь, Герман Константинович? Скажите, куда и во сколько? — Правда, родной? Честное слово, обяжешь. А хочешь, поужинаем вместе? Я без ужина при любом раскладе спать не ложусь. Только поздновато будет, часиков в десять, а? — Сочту за честь… Ужинать решили в «Узбекистане». Правда, искушенный в теперешнем ресторанном разнообразии Непомнящий уточнил: — В «Узбечке» или в «Белом солнце…»? Вопрос был не праздным. Рядом с «Узбекистаном», бывшим когда-то одним из самых «вкусных» столичных ресторанов, теперь блистал еще один — гастрономический римейк культового фильма. Разумеется, также с восточной кухней. Этот, ко всему, был модным и, похоже, затмил пожилого соседа. Адвокат, однако, был профессионально консервативен не только в части основательных двубортных костюмов. — В «Узбечке», дорогой, именно в «Узбечке». Я, знаешь ли, теперь счастливо дожил до тех лет, когда в рестораны идут исключительно поесть, а не себя показать в соответствующем интерьере. Я вообще, если хочешь знать, когда ем, интерьеров не замечаю. — Так ведь в интерьерах тоже кормят. — Тоже, родной, вот именно, что — тоже. — Да Бога ради, Герман Константинович, в «Узбечке» так в «Узбечке». Я там сто лет не был, а когда-то душу мог отдать за их чебуреки. |