Книга Музыка грязи, страница 42 – Тим Уинтон

Человек высок и худ, на нем бесформенная шляпа, и у него веревочные седые волосы до плеч. Он выглядит устало и ждет, пока Фокс заговорит, потом вздыхает вздохом из разряда «устраивайся поудобнее» и просто ведет машину. Фокс оглядывается назад, на платформу грузовика, на которой лежат несколько мотающихся оливковых деревьев, обернутых брезентом.

Они катят по пойме к началу тучных земель, где поздние посевы медно горят под солнцем. Они поворачивают на север, к пшеничному поясу, где комбайны поднимают тучи трухи и пыли по проносящимся мимо холмам.

– Вот, – говорит водитель в Новой Норсии.

– Спасибо, – говорит Фокс.

Негра мог так сыграть.

Фокс вылезает.

– На север едешь?

Он стаскивает рюкзак и спальный мешок с проржавевшей платформы.

Фокс загоняет себя в угол. Солнце бьет ему в лицо.

– Это был только вопрос времени, – говорит человек. – Ты бы все равно смылся в конце концов.

– Еще раз спасибо.

– Не за что, тебе спасибо, приятно поболтали.

Фокс идет через старый испанский город с монастырем, почти не глядя по сторонам. Городские машины и фермерские грузовики проезжают мимо, но он даже не беспокоится о том, чтобы проголосовать. На окраине он скидывает груз на гравийную бровку и ждет. Мухи сосут пот с его век и с шеи. На остатках бахчи, огороженной камедными деревьями, возятся мелкие фермеры. В конце концов рядом тормозит «Кенворт» в клубах дыма от воздушного тормоза. Он забрасывает вверх свои пожитки и забирается в кабину.

– Привет, – говорит водитель.

– Привет.

Этот человек цвета вареного краба. У него тонкий, сломанный нос. Его уши все в корках от ожогов.

– Большое северное шоссе, – говорит водитель.

– Пойдет, – говорит Фокс, устраиваясь в запахе пота, старых носков и жареной еды.

– Скрываешься?

Фокс морщится. Он и не думал, как он выглядит после всех этих заплывов и ходьбы пешком до дому.

– По лицу все можно понять, знал?

– Знал.

Остаток утра они едут в молчании, и из радио тонкой струйкой течет крикет, как пытка водой. Кондиционер высушивает пот, а потом морозит Фокса. По мере того как они продвигаются в глубь материка и мимо них проносятся трейлеры, местность становится суше и ниже, и пшеница уступает место овечьим пастбищам, которые все мельчают, пока не остается только припадающая к земле поросль акации; просто оливковые мазки растительности, разбросанные по каменной желтой грязи.

– Страна диких цветов, – говорит водитель, не сумев сдержать пуканье. – Посмотрел бы ты на это в сентябре. Насколько глаз хватает – всюду цветы.

Фокс не может себе этого представить. Он не предполагал, что деревья могут так внезапно исчезнуть. Он и пяти часов не провел в дороге, но кругом осталась только желтая грязь.

– Так от чего ты бежишь?

– От людей, – говорит Фокс.

– От конкретных людей или от людей вообще?

– И так, и так.

Водитель понимает намек и довольствуется крикетом по радио. Сложно вообразить что-нибудь более ужасное, но, по крайней мере, это избавляет его от музыки.

Молодой вол лежит на краю дороги, подняв ноги в воздух, как перевернутый стол. Рябящая черная скатерть птиц.

Из низкой поросли вдали поднимается камедное дерево, и, когда они проезжают мимо, Фокс видит белый крест и пару спортивных ботинок. Сцена из песни Берла Айвса. Старина Берл. Как его любил старик! Заверни меня в мой кнут и простыню.

У таверны «Пейнс-Филд» Фокс сидит в кабине «Кенворта», пока заправщик закачивает топливо в огромные баки. Он осматривается по сторонам, пытаясь найти поселение, у которого есть название, но вокруг только чахлая поросль и каменистая земля. Наконец запах бензина выгоняет его из кабины. Он покупает себе коку и сидит в душной тени, пока водитель, ясно давший понять, что хочет поесть один, уединяется за столиком в закусочной.

Караваны автотрейлеров, уставленные «Паджеро» и «Роверами», тянутся с севера и выстраиваются в очередь за бензином. Старики в мешковатых шортах и с выдубленной солнцем кожей проходят по запятнанной маслом грязи двора к вонючим туалетам.

Молодой парень в комбинезоне защитного цвета и в подбитых сталью ботинках выходит из таверны, вынося с собой порыв охлажденного воздуха и сигаретный дым.

– Уаиу, – с отвращением говорит он.

– Что? – удивляется Фокс, допивая коку.

– Уаиу, – говорит парень, кивая в сторону пенсионеров, валом валящих из туалетов и сравнивающих мили на одометрах. – Увидеть Австралию и умереть.

Фокс пожимает плечами.

– Некоторые из них проезжают все целиком. Север, потом по побережью к Территории. Квинсленд. Едут на юг. Возвращаются назад, объезжая Налларбор. Большой круг. А потом заново. Все дороги ими забиты. А ты куда направляешься?

– Да так, – говорит Фокс, – на север.

– Автостопом?

– Заметно?

– Большая практика, друг.

Фокс смотрит на вышитый логотип у него на рубашке. Золотодобытчик.

– Через секунду отправляюсь обратно на Магнитку. Подвезу, если не возражаешь ехать сзади. Мой напарник чего-то захандрил от выпивки.

– Спасибо.

Бензоколонка продолжает закатывать глаза на «Кенворт». Неудачливые автолюбители, застрявшие между грузовиками и трейлерами, ждут, пока он уедет. Фокс снимает свои пожитки с насиженного места за кабиной и забрасывает их на шахтерский «Крузер» пикап.

Весь день с продуваемого ветром кузова «Лэндкрузера» он смотрит на местность, поросшую акацией, которая постепенно преображается гранитными скалами. Каменные вертикали приносят облегчение после горизонтальной монотонности. Караваны грузовиков с укрепленными на багажниках яликами проносятся мимо на юг. Весь поток транспорта направлен в другую сторону, за исключением нескольких случайных автомобильных поездов, направляющихся на север. В кабине играет Джудас Прист; его милосердно приглушает стон ветра.

У горы Магнитной молодые парни высаживают его на углу, который поначалу кажется перекрестком. Здесь кончается юг. Заборы ферм исчезли, и уже давно исчезла почва, уступив место пыли или песку. До Индийского океана – несколько часов на запад. На дорожных знаках расстояние до городов отмечено трех– и четырехзначными цифрами. Он пытается представить себе туманные равнины и красные дюны на востоке, невероятный размах материка. Говорят, там пусто, и эта мысль ведет его вперед, но он не может охватить ее своим разумом. Он думает о севере, о котором его старик говорил с гордостью и страхом в голосе, о суровых каменных грядах, об иссушающей жаре, о непрерывных взрывах и копании, об эпическом питии, от которого начинало казаться, что хмельные южане – это еще довольно умеренное явление; о стадах, поднимающих красную пыль до неба, и о временах года, которые называются Мокрое и Сухое.