Книга Три изысканных детектива, страница 47 – Клод Изнер

— Кто обратит на тебя внимание? В этом городе тысячи иностранцев! Ты не такая уж важная шишка, как тебе кажется.

Стояла прохладная, но солнечная погода, и они просто прогуливались без цели — совсем как в прежние времена. Прошлись по бульвару Менильмонтан и потом шли через весь Одиннадцатый округ, болтая о том о сем. У канала Сен-Мартен об почувствовали усталость и уселись на скамейке на набережной Жемап, недалеко от госпиталя Сен-Луи.

Молча наблюдали за прачками, смотрели, как солнце поблескивает на мокрых вальках, прислушивались к их ритмичным ударам. Поблизости разгружали лодки, казавшиеся черными пятнышками на фоне синего неба с черточками заводских труб.

— Тебе не холодно? Малышка, ты ведешь разгульную жизнь.

— Ты ничего не знаешь про мою жизнь, — сердито ответила Таша.

Мимо них скользила по воде парусная шлюпка. Двое мальчишек, с трудом удерживая равновесие, бегали по ней друг за другом с кормы на нос и обратно.

— Я боюсь этого путешествия! Отчего у меня нет привычки к морю? Будь я такой, как эти сорванцы, пришел бы в восторг от предстоящей одиссеи, — сказал он и рассмеялся, но тут же помрачнел: — Да что теперь об этом говорить! Все равно я не могу уехать.

— Мне так жаль! Я сделала все, что могла, но мне не удалось собрать и четверти нужной суммы. Обещаю, ты получишь билет самое позднее в конце мая. Издатель пообещал, что заплатит, как только я представлю половину иллюстраций к книге Эдагара По, а еще я надеюсь выручить хоть что-то за картину, выставленную в галерее «Буссо и Валадон». Но если бы ты принял мое предложение — проблема была бы уже решена!

— Нет.

— Виктор — человек широких взглядов и наверняка согласится одолжить тебе денег…

— Нет.

— Эти акции… Он не сам купил их, а унаследовал от отца, и уже не раз предлагал мне обналичить.

— Ты представляешь, что будет, если ты скажешь ему, кому предназначены деньги?

— Он куда более щедр, чем ты думаешь! — воскликнула Таша.

— Ты сама наивность. Как бы там ни было, я не притронусь к его грязным деньгам. Биржа отвратительнее, чем самый мерзкий бордель.

— А ты сам бел и чист, как первый снег? Кто бросил жену и дочерей на произвол судьбы?

— Не смешивай личную жизнь и политику.

Таша вскочила, вне себя от гнева.

— Пока мужчины не начнут применять к семье те же революционные теории, которые провозглашают на улицах, ничего в этом мире не изменится!

— Ты такая хорошенькая, когда сердишься!

— Перестань обращаться со мной, как с девчонкой!

Она быстро пошла прочь, не оглядываясь. Перед ней вырастали уродливые силуэты фабрик, покачивались мачты пришвартованных к пристани лодок У Ла Виллетт в нос ударил затхлый запах тины.

Там он и догнал ее, задыхаясь.

— Ну чего ты злишься, малышка?

— Прости, но ты несправедлив к Виктору. Быть может, он буржуа в социальном значении этого слова, но у него доброе сердце. Только благодаря ему я почувствовала себя во Франции как дома.

— Любовь ослепляет тебя. Ты его идеализируешь. Твой Виктор отлично устроился: ты возишься у плиты, а он избавлен от какой-либо ответственности за тебя.

— Неправда! Он умолял выйти за него замуж. Это я отказала ему.

— Отчего же? Сделалась бы парижской матроной, супругой почтенного буржуа.

— С тобой невозможно разговаривать!

Они стояли перед бойнями Ла Виллетт. В воздухе стоял запах крови. По длинной грязной улице сновали мясники с освежеванными коровьими тушами. Таша едва сдерживалась, чтобы не расплакаться.

Виктор увидел молодую женщину с шарманкой лишь около восьми вечера. Она пересекла площадь и вошла в дом номер три на улице Сент-Андре-дез-Ар. Виктор хотел было подойти к ней, окликнуть, но решил, что лучше подождать. Она — их единственный шанс найти чашу. Когда девушка снова вышла на улицу, на этот раз вместе с длинноволосым парнем в берете, Виктор последовал за ними.

Среди студентов, толпившихся у пивных, многие были в старомодных вычурных костюмах — широких куртках или пелеринах, перехваченных на талии поясом, узких облегающих трико и с длинными волосами. Таким образом они бунтовали против условностей, жертвуя карьерой во имя свободы, и бросали вызов благопристойным парижанам.

Спутник итальянки, видно, был из их числа: он то и дело срывал с головы берет, приветствуя единомышленников, и поглядывал на свою спутницу с немым вопросом. Но она каждый раз отрицательно качала головой.

Виктору не составило труда затеряться в толпе и проследовать за парочкой. На углу улицы дез Эколь они вошли в кафе «Ле Вашетт». Виктор медлил, размышляя, войти ли следом, и его то и дело толкали входившие и выходившие посетители. Наконец он принял решение и толкнул дверь.

Почти все столики оказались заняты, но ему удалось найти свободное местечко недалеко от итальянки и ее длинноволосого спутника: Виктор уселся за один столик с каким-то пьянчугой в старой шляпе с обвисшими полями. Несмотря на то, что сосед по столику довольно громко храпел, Виктор слышал все, о чем разговаривали девушка и парень.

К ним подсел тип с бородой до самых глаз, и парень в рембрандтовском берете представил его своей спутнице как Тримуйя, поэта. Тот поинтересовался, успешно ли продвигается работа над «Святой из Лютеции».

— Она скоро даст отпор захватчикам. А сейчас там зима 451 года, гунны встали лагерем в Мелуне. Аттила сжимает кольцо окружения, Лютеция охвачена паникой, жители хотят бежать. И вот тут вступает Женевьева:

Друзья, молитесь!

Молитвою спасетесь, вооружитесь верой.

Не тронет враг Парижа! Господь убережет!

— Господь — и Анна, моя муза, — закончил Матюрен с волнением в голосе.

Тримуйя впился взглядом в итальянку и принялся теребить бороду.

— Мадемуазель, вы просто вылитая Ника Самофракийская. Только у вас голова на месте.

— Ну а ты что сейчас пишешь? — поинтересовался Матюрен.

— Начал поэму на злободневную политическую тему. Называется «Кризис на Елисейских Полях».

Слетело колесо с повозки министерства:

Конь с норовом в парламент запряжен.

Не знает власть, какое нужно средство,

Чтоб обуздать…

Декламацию прервал официант с двумя чашечками кофе по четыре су. Тримуйя смолк и снова запустил пальцы в бороду.

— Что будешь пить? — обратился к нему Матюрен.

— Если я закажу ликер из черешни, это не сильно ударит по твоему карману?

— Ничуть. Оскар! Один черешневый ликер. Это все Анна! Она не только моя вдохновительница, благодаря ей у нас завелись деньги. Ты знаешь, у нее чудный голос, она прекрасно поет. Кроме того — опять же благодаря ей — нам досталась одна старинная штуковина, которая поможет дотянуть до конца месяца.