
Онлайн книга «Три изысканных детектива»
— Виктор, ты что, опять меня приревновал?! Я говорила себе: ревнует — значит любит. Но сейчас, после почти двух лет совместной жизни… — Не совместной, а параллельной, — уточнил он. — Какая разница! Ты до сих пор мне не доверяешь?! Это так больно! — А знаешь, какую боль причинило мне это письмо?! Таша вынула из потрепанного кожаного портмоне фотографию темноволосого мужчины лет пятидесяти в шляпе и показала ее Виктору. Потом перевернула снимок, и Виктор прочитал на обратной стороне несколько строк, нацарапанных карандашом: Tsu dir, mayn zis-lebn, tsit dokh mayn harts. [126] Посылаю тебе из Берлина мой портрет. Скоро напишу подробное письмо. Твой любящий отец Пинхас. Виктор сглотнул. Он узнал почерк. — Я солгала тебе, это правда, — сказала Таша, пряча фотографию, — не было никакой выставки в Барбизоне. Просто отец просил никому не рассказывать о его приезде — даже тебе. Его ищет царская полиция, и он никому не доверяет. — Таша, прости меня! Я идиот. Я должен был доверять тебе… Она пожала плечами и продолжила: — Если ты будешь постоянно бояться потерять меня, в конечном итоге потеряешь себя. — Дорогая, торжественно клянусь, с подозрениями покончено! Отныне я… Она приложила палец к его губам. — Не торопись. Тебе предстоит серьезное испытание. Я уезжаю. — Нет! — Моя мама, Джина, сейчас в Берлине. Она больна. До сих пор о ней заботилась ее сестра Ханна, но сейчас та при смерти. Моя сестра Рахиль замужем, она живет в Кракове, отец уезжает в Америку. Кто позаботится о Джине? Мне придется поехать к ней — и, возможно, надолго. Потом я привезу ее сюда. Ты… ты мне очень нужен. Он поймал ее за руку и горячо обнял. — Я идиот. Как это по-русски — дурак? Я куплю тебе билет в Берлин и дам денег, чтобы устроить твою матушку в Париже и помочь твоему отцу с отъездом. Только обещай, что вернешься ко мне. Они снова обнялись, не замечая, что дверь приоткрылась. Кто-то деликатно кашлянул. — Прошу прощения, но мне пора возвращаться в отель, — произнес хриплый голос. Таша отстранилась от Виктора, ее щеки вспыхнули. Мужчины обменялись изучающим взглядом. Пинхас был в точности таким, как на фотографии, только одет по-другому: в бархатные штаны, блузу и кепку. — Итак, это вы вскружили голову моей дочери! Должен сказать, вы склонны к авантюрам и притягиваете внимание полиции, как собака — блох. А я бы предпочел держаться от нее подальше. — Таша сказала, что вы собираетесь в Соединенные Штаты. Я бы с радостью помог вам. Пинхас подмигнул дочери, и та снова покраснела. — Понимаю… Хотите от меня избавиться, верно? — Папа! — укоризненно воскликнула Таша. — Прошу тебя, перестань! — Я ничего ни у кого не прошу, — с достоинством произнес Пинхас. — И привык справляться сам. А твой приятель просто пытается завоевать мою симпатию. Виктор сел на кровати. Грудь снова заболела. — Ничего подобного. Я люблю Таша, а вы — ее отец. — Вы в точности такой, каким она вас описывала. Ладно уж, я приму вашу помощь. Несмотря на сомнительное происхождение этих денег. — Хотите, чтобы я перед вами оправдывался? Извольте. Я действительно распоряжаюсь акциями, унаследованными от отца. Но не спекулирую на бирже. Моя профессия — книготорговец, и нет ничего предосудительного в том, как я зарабатываю на жизнь. Таша молча улыбнулась ему. Пинхас насмешливо произнес: — Месье Легри, я верну вам долг, как только смогу. По правде говоря, я надеялся выпутаться из этой неприятной ситуации, не прибегая к помощи дочери, ибо, как гласит еврейская пословица, «когда отец помогает сыну, оба улыбаются, а когда сын помогает отцу — оба плачут». — Папа, не будь таким циником, прошу тебя! — воскликнула Таша. Пинхас потрепал ее по щеке, и Виктор вдруг увидел, как они похожи, хотя у отца волосы были темно-каштановые, а у дочери — рыжие. — Месье Легри, я уехал из России в 1882 году, после волны погромов, и долгие годы не получал от родных никаких известий. Мои политические взгляды сделали невозможными их поиски, я не имел права подвергать их опасности, потому что слишком дорожил ими: они могли погибнуть по моей вине. Какое-то время я жил в Вильно, где вступил в организацию, которая готовила забастовки рабочих-евреев. — Подумать только, такого безбожника, как ты, почитали в Иерусалиме и Литве за пророка! — рассмеялась Таша, явно годясь отцом. — Вы поддерживаете бомбистов? — насторожился Виктор. — Вовсе нет, я осуждаю терроризм. И категорически против насилия. Мой идеал — справедливость… Но в царской России в отношении евреев применяют жестокие репрессии… Не щадят ни женщин, ни детей. У властей четкий план: треть иудеев обратить в православие, треть убить, остальных заставить покинуть страну. За последние десять лет Одесса, Киев и десятки других городов стали ареной кровавых расправ. Цивилизованный мир возмутился. Был создан комитет помощи иудеям, бегущим из России, его возглавил Виктор Гюго. Я, в свою очередь, организовывал сбор средств. Тайная полиция выследила меня, и мне снова пришлось бежать — на этот раз в Берлин. Там мне удалось увидеться с Джиной, моей женой. Я хотел остаться там и заботиться о ней, но она настаивает, чтобы я нашел для себя более надежное укрытие. Он тихо вздохнул, отвернулся, взял из стоящей на столе вазы розу и вдохнул ее нежный аромат, словно надеясь рассеять печаль. — Бывают обстоятельства, которые сильнее чувств, — прошептал он, вытащил из кармана газету и протянул ее Виктору. — «Либр Пароль»? [127] Что это? — Новая газета, рупор антисемитизма. Учтите, месье Легри, женившись на моей дочери, вы рискуете нажить себе серьезных врагов. — За кого вы меня принимаете?! — За влюбленного. Во Франции пока еще не практикуется физическая расправа над евреями и нет декретов, ограничивающих их права… но всякое может случиться. Люди с древнейших времен нуждались в козлах отпущения, чтобы изгонять собственных демонов. — Но, папа, мы в демократической стране, Франция — республика, здесь соблюдают права человека. То, о чем ты говоришь, здесь невозможно! — Ты в это веришь? — Да, — бросила Таша, выходя из комнаты. Повисло неловкое молчание. — Вы знаете легенду о Мелюзине? — спросил Пинхас. — О фее в обличье получеловека-полузмеи? |