Онлайн книга «Хозяин ее судьбы, или Если свадьба состоится»
|
– Посмотри, кто там. Около калитки мялся-топтался какой-то мужичок в застиранной рубахе и большой кепке, надвинутой почти на самые глаза. – Вам что нужно, гражданин? – Вы Юлиана Берсенева? Или это… Кириллова? – Я. – Я – сторож. Здрасьте. Знакомиться будем или как? Я Петр Васильевич. Мне о вас уже доложили. – Володя из Ханты-Мансийска? Сторож сосредоточенно кивнул, при этом осматривая меня своими маленькими глазенками-бусинками: – Вы, значит, того… приехали… – Приехала, – эхом откликнулась я. – Надолго ли? – Не знаю. А что? Вам лично я мешаю? – Нет, что вы, – опешил от моего напора сторож. – Просто зашел… поинтересоваться. Вы отдыхать приехали? – Отдыхать! – выросла за моей спиной Тата. – Мять траву, валяться на лужайке и пить вино из одуванчиков. – Каких одуванчиков? Они уже отошли! – Отдыхать приехали. На курорт. В деревню Гадюкино. Еще вопросы есть? – подбоченилась Тата. – Вы, я гляжу, уже оклемались, – раздался рядом мурлыкающий голос «ханты-мансийского козла». Он вынырнул из зарослей облепихи, разросшейся около забора; при появлении своего мучителя Тата кратко ойкнула и ринулась обратно в дом. – Какие у вас есть еще вопросы? – повысила я голос. – Вы здесь допрос устраивать пришли, или как? – Он просто познакомиться пришел. – «Ханты-мансийский козел» почесал в затылке и уставился на меня своими голубыми глазами. – Как и я. – Мы с вами уже познакомились. Разве вы забыли? – парировала я. – А с вашей подругой – еще нет. Она куда-то убежала. Стеснительная девушка! – После ваших оскорблений вряд ли она захочет с вами знакомиться и общаться. Так что увольте. Чемпион по вольной борьбе еще немного постоял у калитки, усмехнулся и зашагал прочь. Только колыхание золотых шаров указывало направление. – А у вас что? – Так, это, туды… – мялся сторож. – Взносы у вас неуплочены! И за газ. Мне ихний председатель сказал: как появится – требуй. – Заплачу! – отмахнулась я. – Что еще? – Пока все. А это… помощь какая не нужна? Ну, там, огород вскопать или… – он скосил глаза на участок, – траву покосить. Вон как все вымахало! Беру я немного. По-божески. – Хорошо. Разберемся. Буду иметь вас в виду. Сторож ушел, и я пошла на веранду. Тата сидела, нахохлившись, на глазах ее блестели слезы. – Ты что? – Да как вспомню его слова о кошке драной, так обидки и берут. – Ду-у-урочка! – протянула я и, подойдя ближе, обняла ее. – Какая ты дурочка-то! Сама все время говорила: не надо давать мужикам спуску. А здесь от слов какого-то мужлана разнюнилась. – Сама не понимаю, почему так получилось, – пожаловалась мне Тата. – Только обидно, и все. Как никогда в жизни! И сама не пойму – отчего так? Вроде бы не нервическая я барышня, ко всему уже привычная. Жизнью бита-перебита, а слезу пускаю, как курсистка. – Сейчас мы твою обиду чайком с мятой зальем. Мята у меня еще с прошлого года сохранилась. Ты хоть согрелась? – А покрепче что-нибудь есть? – спросила Тата, смахивая слезу рукавом кофты. – Где-то что-то было. Не знаю только, найду ли? Я прошла наверх. Водку я нашла в комнате. Две бутылки. Нахмурившись, я обвела комнату глазами. Я вспомнила, как мы здесь стояли с Русей, какой красивый вид открывался из окна и как она меня спросила: «Ты меня никогда не обманешь и не предашь?» – Нет, моя девочка, – сказала я вслух. – Никогда! Не предам и не обману. Проснулась я оттого, что солнце вовсю светило прямо в глаза. Я не сразу сообразила, где нахожусь, но постепенно все всплыло в памяти: и Тата, и наш вчерашний приезд сюда, и перебранка с «ханты-мантыйским козлом»… и вечернее чаепитие. Я посмотрела на часы и ахнула. Уже двенадцать часов дня! Здорово же я храпанула! Да и Татка, видимо, от меня не отстает: лежит небось и дрыхнет без задних ног; иначе давно бы стянула с меня одеяло. Я свесила ноги с кровати. Накинув халат, вышла на веранду. К моему удивлению, Тата стояла у плиты и жарила яичницу. – Проснулась? – спросила она, не повернувшись ко мне. – Как видишь. А отчего ты ко мне не пришла и не разбудила? – Я заглянула к тебе, – пояснила Тата. – Но ты так сладко спала, что будить тебя – означало бы навлечь на себя смертный грех, а поскольку за мной и так грехов водится немало, то вешать на свою душу еще один я не захотела. Так что решила позавтракать в одиночестве. А ты тут и явилась. – Говоришь, как будто и не рада мне. – Ага! Лишний роток. Еще и на тебя яичницу теперь готовить надо. – Обойдусь. Кстати, я ее и не очень-то люблю. Бутерброд с копченой колбасой меня вполне устроит. – Ну и отлично. Чайник сейчас вскипятим и обдумаем план действий. – Тата сняла с плиты сковородку, на которой пыхтела и шкворчала яичница, и, взяв деревянную подставку, с размаху поставила сковородку на нее. При этих словах я невольно поежилась. Мысленно я оттягивала этот момент, но и прятать голову в песок, как страус, было глупо. Я ведь приняла решение приехать сюда, приняла его я добровольно (хотя и под нажимом Таты, съехидничал мой внутренний голос), и поэтому отступать было поздно. Тата как будто почуяла мое состояние. – Эх, Юля! Трусиха ты настоящая. Раз мы уж взялись за это дело, идти нужно только вперед. Смелость города берет, так, кажется, нас в школе учил историк Святослав Викентьевич, светлая ему память! – Все в порядке, – попыталась переубедить я ее. Еще не хватало – показать подруге свою слабость! Татка, конечно, очень близкий мой человек. Но на язычок ей лучше не попадаться. Сгнобит в два счета. – Просто я не представляю, как мы будем… действовать. Тата издала звук, похожий на фырчанье: – Все уже продумано, подруга, не боись! Сначала нужно опросить свидетелей по второму разу. Авось кто-то что-нибудь и вспомнит. – Прошло время, – засомневалась я. Тата смерила меня снисходительным взглядом с головы до ног. – Вот именно: потому что прошло время, языки и развяжутся. Тогда они все были слишком напуганы. Полиция, то да се… А сейчас все расслабились. Прошло три месяца. Потом, мы – лица, властью не облеченные, и поэтому нас бояться незачем. А еще… – Тата замолкла и нахмурилась. Но я слишком хорошо ее знала и поэтому спокойно сказала: – Продолжай. Сказав «а», говори и «б». – Я просто подумала… – Татка придвинулась ко мне. – Тот, кто причастен к этому, поймет, что за это дело взялись снова, и тем самым обнаружит себя. Мы как бы разворошим это осиное гнездо. |