Онлайн книга «Нежное притяжение за уши»
|
Колька был уверен, что он хороший и положительный, зеркало его тоже вроде не пугало, а вот поди ж ты! Девчонки его не любили совершенно. Дружили весьма охотно, а вот с Большой и Чистой Любовью дела обстояли самым неинтересным образом. А тут еще смерть Стаса и арест Нонны… Весь его мир вдруг сломался и стал каким-то болезненно-ненормальным. От расстройства и мысленного поиска выхода из сложившейся ситуации Колька совершенно замучился. Работа не клеилась, лажа следовала за лажей, и после недолгих колебаний начальник продакшн-студии [1] отправил его домой отсыпаться, отъедаться и приходить в себя. Печально влача себя вверх по лестнице, Колька наконец добрался до своей квартиры. Лампочка, выкрашенная во избежание кражи лаком для ногтей, розово освещала четыре двери и оплеванный детьми пол. Колька вскинул на колено свой рюкзак, запустил руку в кармашек в поисках ключа и вдруг замер в недоумении… Его собственная квартира была открыта, и между створкой и косяком весьма явственно проглядывался блик лампы дневного света. «Нонна вернулась!» — радостно подумал Колька, даже забыв расстроиться, что она, как всегда, забыла закрыть входную дверь. Он рванул ручку на себя, вскочил в прихожую… И тут страшный удар обрушился ему на голову. * * * Машуня положила трубку и с наикислейшим выражением лица посмотрела на Василису. — Эта госпожа Бурцева выйдет на работу только послезавтра. А пока она находится на больничном и занята переживанием своего горя, — сообщила она. — А что тебе от нее надобно? — не поднимая головы от составления иска о разводе с мужем-алкоголиком, пробормотала Василиса. — Как что? Бурцева должна сознаться, что она зря наврала на Ноннку! — Фигню придумала. Она ни за что не откажется. Ведь она в этом случае позора не оберется! В этот момент на Машунином столе зазвонил телефон. Это был Миша Ковров. — Мария Владимировна! — Голос его дрожал и пресекался. — Я должен сообщить вам нечто важное… Вчера на еще одного работника нашей радиостанции, Николая Соболева, который жил в одной квартире со Стасом, совершили покушение. Его ударили по голове, и теперь он лежит в тринадцатой больнице! Машуня сдавленно ахнула. — Не может быть! — На них кто-то охотится! — бессвязно выкрикивал Ковров. — А милиция и пальцем не шевелит! Скажите им! Пусть что-нибудь сделают! Но Машуня уже не слушала его. У нее появилось еще одно подтверждение невиновности ее подзащитной. Нонна никак не могла быть замешана во всем этом: она же сидела в СИЗО! Да и потом, если убийца заинтересован в смерти и Шорохова, и Соболева, то тут простой женской ревностью и не пахнет. Во всем этом должна быть какая-то глубинная причина… Когда Ковров положил трубку, Машуня повернула побледневшее лицо к Василисе. — Поверить не могу! А Кольку-то за что убивать? Он же безобидней ластика! Та пожала плечами. — Действительно странно… Набирай быстрей своего Федорчука! Он наверняка что-нибудь полезное может сказать по этому поводу. Машуня торопливо защелкала кнопками набора. Вообще-то она уже давно придумывала повод, по которому можно было бы позвонить Ивану. Сам он почему-то не появлялся в ее жизни, хотя Маше казалось, что она вправе на это рассчитывать. Тем более что Нонна прямо сказала, что у них все будет хорошо. Она долго думала над ее словами: с одной стороны, казалось, что верить во всяких провидцев глупо, но с другой стороны, верить так хотелось… Да и потом кое-что из того, что предсказала Маевская, уже сбылось. — Алло! — пророкотал басом Федорчук. — Привет. — От звука его голоса у Машуни почему-то перехватило дыхание. — Это Иголина. Ты слышал: на Николая Соболева совершили покушение! И Маевская тут ни при чем! Ей очень хотелось, чтобы Федорчук немедленно хлопнул себя по лбу, признал следственную ошибку, Машунину правоту, а после этого сказал какой-нибудь комплимент и позвал на свидание. Но вместо этого Иван произнес: — Да, я в курсе. Я во всем разберусь. Надо провести тщательный анализ. — И тон у него при этом был весьма далек от романтики и Машуни. От этого она расстроилась и возмутилась. — Какой еще анализ?! Неужели тебе не ясно, что Нонна не имеет к этому никакого отношения?! — Маш, твоя адвокатская позиция состоит в том, чтобы уговорить меня выпустить Маевскую? Тебе не кажется, что адвокат в первую очередь должен оперировать фактами, а не Бог весть какими догадками? Рассвирепевшая Машуня ничего не ответила и швырнула трубку на рычаги. Нет, каков, а?! Пару дней назад вздыхал и обмирал от одного ее присутствия, а теперь смеет ей указывать, что делать и что не делать! Наверняка расслабился после того, как она разрешила ему проводить себя. А эта Нонна, трепло несчастное, еще смела чего-то предсказывать! Типа «все у вас будет хорошо». Ага, конечно! Держи карман шире! Ты здесь напрягаешься, придумываешь, как ее из тюрьмы вытащить, а она… — Что, все дураки? — деликатно осведомилась Василиса, отрывая Машуню от скорбных мыслей. — Все! — категорично заявила Машуня и направилась к вешалке за своим плащом. — И это, к сожалению, диагноз. — А ты куда собралась-то? — В больницу. Василиса придала лицу заинтересованный вид. — Думаешь, тебя вылечат? Машуня слабо улыбнулась. — Я к дуракам себя не отношу. А в больницу я пошла к Кольке. Он-то хамить мне не будет. И пусть Федорчук не обижается: сам виноват. * * * Миндия Гегемоншвили побил все рекорды по халатности и разгильдяйству. Вчера его как путного человека отправили в больницу к Николаю Соболеву, чтобы он произвел допрос потерпевшего. Но вместо этого потомок горных князей полдня прошарахался в неизвестном направлении и вернулся уже под вечер с нулевым результатом: в бланке протокола значились только какие-то невнятные закорючки, обозначающие, что допрос проводился ни кем иным как М. В. Гегемоншвили. — Что это такое, я тебя спрашиваю?! — бушевал Федорчук, тыкая в лицо Миндии протоколом. — Письмо на деревню дедушке? Или работа на конкурс рисунка на асфальте? Я тебя за чем посылал?! Миндия понимал, что все упреки шефа справедливы, но ничего не мог с собой поделать. Он пришел в больницу с твердым намерением сделать все, как надо. Встретился с потерпевшим, разложил на подоконнике бумаги, приготовился записывать показания… Но потом разговор как-то незаметно перешел на женщин… Хотя, если быть честным, то это был и не разговор вовсе, а чистой воды монолог: Гегемоншвили рассказывал Николаю Соболеву о своих последних успехах у противоположного пола. Он думал, что вещает всего-то минут тридцать… А оказалось, что времени уже девять вечера… В конце концов незадачливого следока выгнала сердитая медсестра, заявив ему, что так долго посещать больных строго воспрещается. |