Онлайн книга «Верну любовь. С гарантией»
|
— Игорь, Игорь! — Что? — Он удивленно обернулся. — Так зачем ты приходил-то? — закричала Мария Васильевна на весь этаж. — Шоколадкой тебя угостить. — Лысенко недоуменно пожал плечами. — И все? — И все. — Псих! Маньяк! — заключила Камышева, возвращаясь обратно в лабораторию и двинув дверью так, что в соседней комнате на столе жалобно звякнули в штативе пробирки. * * * День был тусклый, сырой и туманный, такие нередко бывают в середине весны. Молочная пелена с утра не только не рассосалась, но висела сплошной грязно-серой мутью, забивалась в легкие, смешивалась с автомобильным смогом и низалась стеклянными бусинами на голых ветвях. Шпиль Благовещенского собора также поглотила эта ватная сырость, и, припарковав джип, Банников по аллейке, обсаженной стрижеными кустиками, мимо нищих и попрошаек, то и дело возникавших, как призраки из тумана, мимо старух, торгующих иконками за соборной оградой, прошел к храму. Поднимаясь по высоким ступеням, он поднял было руку для крестного знамения, но потом почему-то передумал. Он ощущал на себе чей-то пристальный взгляд, и его это нервировало. Он знал, что за «пристальным взглядом» наверняка уже наблюдали, но почему-то сегодня это не утешало. В самом соборе, гулком, просторном и сумрачном, в этот промозглый день было прохладно и не слишком людно. День был обычный — будничный, великопостный. Банников покрутил головой, проверяя, не потерял ли его «взгляд». Нет, «взгляд» был на месте, и, доставая из внутреннего кармана тяжелое портмоне, Банников подошел к церковному киоску. В киоск стояла небольшая очередь — человека три-четыре, все женщины, и он пристроился за ними. Впереди образовалась какая-то заминка, и он невольно стал вслушиваться. — А я вам русским языком говорю, — пожилая женщина, вся в черном, высунулась из окошечка, — нет такого имени! — Как же так нет? — волновались две бабульки. — Что же вы такое говорите, матушка? — Нет, — настаивала служительница, — и нет! И имя это не христианское, и под таким именем батюшка усопшую поминать не будет! — Дак что ж делать-то нам?! — Одна из бабулек готова была заплакать, вторая же полезла в облезлую клеенчатую сумку и извлекла оттуда какой-то документ. — Позвольте, Клавдия Петровна… Вот свидетельство о смерти, и тут черным по белому… Служительница надела очки и принялась читать, водя по документу пальцем. Майор терпеливо стоял, вдыхая сложный церковный аромат, состоящий из запахов горящих свечей, ладана, просфор, мокрой одежды и уличной сырости, проникающей сквозь постоянно открывающиеся массивные двери собора. — Нет такого имени — Октябрина! — Служительница просунула бумагу обратно. — Нет! Между тем женщина, стоявшая впереди, быстро купила свечи, и он неожиданно оказался у самого окошка. — Мне… — нерешительно промямлил он, стараясь не выйти из образа и соображая, куда подевался тот, что так пристально следил за ним. — Мне… — Свечечку поставить, сынок? — ласково спросила его та самая, в черном, которая никак не хотела признать имя Октябрина христианским. — Нет. Мне… — Молебен за здравие, сорокоуст, за упокой? — За упокой, — тяжело выдохнул он. — Пишите! — Чисто вымытая старческая рука протянула из окошка четвертушку бумаги. Он беспомощно завертел головой по сторонам, не зная, что писать и как. — Вам помочь? — Внезапно он почувствовал, что тяжелый взгляд, который преследовал его, материализовался. Перед ним стояла женщина под пятьдесят, сероглазая, круглолицая, полноватая, вполне приятной славянской наружности. На женщине было неприметное синее пальтецо, из-под косынки выбивались кудрявые русые волосы. «Забелина Вера Ивановна, — щелкнуло в голове. — Та самая, которая приходила к Литвакам. Она же врач-психиатр, она же целительница баба Вера. Вот, значит, как? Проверяете? Ну-ну. Проверяйте». — Вот здесь пишите, на столике, — указала она ему. — В первый раз, наверное? — Как писать, вы не знаете? — За здравие, за упокой? — За упокой. — Вот здесь, вверху, пишите «Об упокоении», а пониже — кого будете поминать. — А… как писать? Имя, фамилию? Она слегка улыбнулась — одними только тонкими губами, глаза же при этом жили своей жизнью и оставались совершенно холодными, бесстрастными, изучающими. — Фамилия там ни к чему. — «Вера Ивановна» подняла глаза к неясной высоте купола. — Имя. Имя пишите. Как крестили покойницу вашу? — Катерина. — Так и пишите: «Об упокоении Катерины». Давно умерла? — Только что. — Он дернул углом рта. — Так, значит, «новопреставившейся Катерины». — Может, вы мне сами напишете? — Он протянул ей бумажку и ручку. — Нет-нет, молодой человек. Это, знаете, лучше самому. Очень вам сочувствую. — Она спрятала пухлые руки за спину и отступила на полшага назад. Банников кое-как нацарапал на листке требуемое и показал ей. — Правильно? «Баба Вера» едва взглянула на бумажку и кивнула, собираясь уйти, когда он снова окликнул ее: — А вы, случайно, не знаете, какая церковь тут еще есть поблизости? — Да ты, сынок, не ездий никуда, — внезапно вмешалась в разговор какая-то совсем старенькая, согнутая клюкой, но бойкая бабка в синем рабочем халате. В руках у нее были ведро со свечными огарками и тряпка. Она деловито пристроила ведро прямо под ноги майору и взмахнула ветошкой. — Тута, — она топнула ногой в тапке в мраморный пол, — тута самое место что ни есть святое! Святей тольки на Святых горах! И крест с кумпола два раза громом сносило, слыхал? Такое место сильное! Никого не слухай, сюды тольки и ходи! С купола Благовещенского собора действительно два раза при сильном урагане сносило крест, но обычно это истолковывали совсем иначе. — Тута и молися, — продолжала старушка. — Тута место святое, намоленное, лучшей не надо! Тольки если хвораешь сильно, к Пантелеймону сходи, хужей не будеть… Забелина стояла в сторонке, но не уходила, явно наблюдая, что же он будет делать дальше. Он взял со стола свою бумажку и сунул ее в окошечко. — Да, дайте мне еще семь свечей, — попросил он. Идя обратно к машине, он зачем-то стискивал в кармане ручку, которой написал «за упокой новопреставленной Катерины», и беспрерывно нажимал на кнопочку: щелк-щелк, щелк-щелк. На душе было почему-то особенно мерзко. Сходил в храм! «Надеюсь, Катьке это не повредит», — пробормотал он, включая фары. Туман все никак не рассеивался и даже как будто стал гуще. Золотого креста на колокольне он так и не разглядел. * * * |