Онлайн книга «Розовая пантера»
|
Сначала это ее удивляло. Не верилось, даже поделиться ни с кем не могла таким странным своим открытием, ведь никто не поверил бы, что собственное лицо человека может казаться ему незнакомым. Но вот уже шесть лет она смотрит в зеркало и каждый раз видит незнакомое лицо. Шесть лет — две тысячи дней. Две тысячи отражений — разве можно ошибиться две тысячи раз подряд? Однажды она все же решилась — стараясь не обнаруживать признаков волнения, позвала Глеба и спросила: — Тебе не кажется… Тебе не кажется, Глеб, что в этом зеркале я какая-то не такая? — Не такая? А какая? — Другая какая-то. — Другая? Да брось ты, киска, обычное зеркало, почему ты должна в нем быть не такая? Такая же, как есть. — Не называй меня, пожалуйста… — Не буду. Наивно было бы ожидать от этого разговора чего-то иного. Так, спросила для очистки совести. Спросила и забыла. За две тысячи дней уже можно к этому привыкнуть. Привыкнуть можно ко всему… Она очнулась, услышав звук захлопнувшейся входной двери. Вздрогнула, подумав: и к этому пора бы уже привыкнуть, потому что уже два месяца прошло с тех пор, как Глеб открывает дверь ее квартиры своими ключами. Два месяца — шестьдесят дней, и с чего это ее сегодня потянуло на математику? Часы показывали пять минут восьмого. Оказывается, подумала Маша, если очень сильно постараться, то все-таки можно не успеть накрасить губы помадой. За сорок, а точнее, сорок пять минут. Единственное, что она успела сделать, — рывком стянуть с головы повязку и отбросить ее в сторону. Знакомый силуэт снова показался в проеме двери. Глаза — обычные глаза в самом деле. — Маша?! Она обернулась, попытавшись сделать виноватый вид и зная заранее, что не получится. Актрисой она всегда была бездарной. Впрочем, наверное, не только актрисой… — Я же просил. Ты же сказала… Боже мой, ведь нас там ждут. — Подождут. — Но в чем дело, я не понимаю? Чем ты все это время занималась? — Собой, — честно ответила она. — Что-то не похоже. — В голосе Глеба нарастала ярость. — Ты посмотри на себя! Посмотри на себя в зеркало… «Не дождешься», — подумала она, продолжая оставаться неподвижной. — Конечно, — продолжал распаляться Глеб. — Для тебя это не важно. Тебе это не нужно. Это нужно мне, эта встреча… Господи, ты же знаешь, я с таким трудом ее устроил… — Не ты ее устроил, — деликатно поправила она. — Это Сергей ее устроил. — Тем более, черт побери! Я столько ждал, готовился, думал все время, а ты… — Да что случилось? — не сдержав раздражения, спросила она. — Случилось то, что мы никуда не успеем теперь! — Почему не успеем? Сейчас надену платье, и пойдем… — Нет уж, моя дорогая. Оставь свои приколы, мы не на маскарад, к твоему сведению, собирались. Я пойду один, черт с тобой, придется сказать, что у тебя болезненная менструация… — Ни при чем здесь моя менструация. Значит, не хочешь идти со мной? — спросила она равнодушно. — С тобой? Да посмотри на себя в зеркало! Лохматая, как черт! Ну да, конечно. Она же стянула с головы повязку и не поправила волосы. Конечно, лохматая. Как черт… Маша медленно обернулась к зеркалу — что ж, если так настойчиво ее об этом просят, повернулась, подняла глаза… И больше не слышала — гневных обвинений, жалоб на судьбу, снова гневных обвинений, снова, снова… Сознание уловило только звук непривычно громко захлопнувшейся двери. И тишину. Тишину, шепчущую о том, что теперь они остались вдвоем. Только они вдвоем, и нет никого больше. — Привет, — тихо сказала она, медленно опускаясь на стул перед зеркалом. — Явилась наконец. Где ты шлялась — шесть лет? Две тысячи дней, между прочим… Отражение грустно улыбнулось в ответ. — Только не уходи, — попросила она, — пожалуйста, не уходи. Слишком долго я ждала тебя, знаешь. Останься, хоть ненадолго. Поболтаем о пустяках. Вспомним старое доброе время, когда мы были вместе. Кто же знал, что так получится… Ну что ты, зачем эти слезы? Сама, между прочим, виновата. Я тебя каждый день ждала, а ты не приходила. А теперь вот плачешь. Перестань в самом деле. Лучше расскажи, как ты?.. Она прикрыла глаза, напряженно вслушиваясь в тишину, ожидая, когда же наконец… — Да что рассказывать-то… — Ты только не уходи. — Не уйду. Останусь. — Навсегда? — Что за глупости. Навсегда ничего не бывает. Ты сама рано или поздно тоже уже не будешь… Зачем я тебе? Ведь жила же без меня. Столько лет жила. — А что мне оставалось? Ведь ты не приходила. Я тебя ждала каждый день, искала. В зеркалах, в витринах. В воде, в лужах даже искала. Не было тебя. — Да ладно тебе. В чем трагедия? Подумаешь, шесть лет! — Это тебе легко рассуждать. Тебе по-прежнему шестнадцать, а мне уже, между прочим, двадцать два. — Это вчера было шестнадцать. А сегодня мне тоже двадцать два. — Так не бывает. После шестнадцати — семнадцать… — Бывает. Знаешь же, что бывает. — Знаю… И где же ты все-таки шлялась? — И это ты знаешь. Не говори, что не знаешь. Неужели не помнишь — ветер, лужи на дорогах… — Догадываюсь, кажется… Так и осталась там? — Так и осталась. А что мне было делать? Ты ушла, а я осталась. Нужно ведь было остаться кому-то. — Прости… — Да ладно. — Так ты что, правда думала, что он вернется? — Ну, думала… — Сумасшедшая. — Я знаю. Мне все так говорят. — А теперь? Теперь тоже думаешь… — Не знаю. Лучше расскажи мне свой сон. Помнишь, тебе приснился сон… — Я боюсь, он слишком страшный. — Тот, в котором он тебя не узнал. Расскажи. — Ладно, слушай. Мне приснилось, как ты звонила по телефону. — В справочную? — Ну да, в справочную, не перебивай, пожалуйста. Ты звонила в справочную, там очень долго занято было, ты раз двадцать ноль девять набирала, потом дозвонилась. Спросила номер телефона этой охранной фирмы, Господи, как же она называлась… — «Шериф»… — Не перебивай, пожалуйста. «Шериф». Ты хотела узнать его адрес или номер телефона, но тебе не сказали. Тебе сказали только фамилию. Прохоров. Потом ты туда поехала. Зашла в кабинет, села на стул и сказала, что не уйдешь никуда, пока тебе не дадут адрес. Долго сидела, часа два, наверное. Тебе дали адрес, а потом… Мне страшно. — Рассказывай. |