Онлайн книга «Еще не все потеряно»
Человек на обочине появился, когда меня посетила мысль о возможном соучастии Дмитрия в ограблении. Или об единоличном в нем участии. Это произошло как раз на самом ухабистом участке дороги, когда машина самовольно вихлялась из стороны в сторону и прыгала по колдобинам, мешая спокойно думать. Скорость была невысока — жалею я свою «девяточку», не гроблю понапрасну, и остановиться сумела, не доезжая. Гена, освещенный фарами, замер, повернувшись ко мне, вгляделся в слепящий его свет, прикрывая рукой глаза. Переключив свет на ближний, я открыла ему дверь, но он не спешил — стоял соляным столбом. — Тебе, дедок, может, в ноги поклониться? — прокричала я, высовываясь со своей стороны. Он, хлопнув руками по бокам, заспешил, засеменил к машине и, пыхтя что-то благодарно-неразборчивое, влез наконец внутрь. Не успел он оказаться рядом, совсем еще с мороза, а я уже почувствовала нездоровый запашок, исходивший от него. Прелой кислятинкой от Гены потягивало. Что будет, когда согреется? — Спасибо, девонька, — шепелявил он, шлепая замерзшими губами, — знать, не перевелась еще доброта на белом свете! Я рванула машину с места, и нас так тряхнуло, что внутри у Гены что-то булькнуло. Он забормотал и мелко перекрестился несколько раз. Пока мы не выехали на трассу, было не до разговоров — все внимание приходилось уделять дороге, но принюхиваться время от времени я умудрялась — ничего, можно было ожидать худшего. Сознание присутствия в себе определенной доли человеколюбия греет душеньку, доставляет удовольствие, а за удовольствие надо платить. Обонять зловоние — не слишком дорого, к тому же обоняю я его не бескорыстно. — Ты, старче, в своем ли уме, в этакое время в дорогу пустившись? — вопросила я его, едва отпала необходимость удерживать обеими руками руль. — В своем, девонька, — ответил он с готовностью, — потому что в дороге я со дня еще, а здесь дома у меня нет. Хочешь, нет ли, а топать надо. — У Ефимыча заночевать тебе было нe с руки? Или не пустил бы? Бомж окинул меня недоуменным взглядом. — Пускал, я не остался, недоумок. Нe люблю людей утруждать. А ты, девонька, вроде не из дачных, я там многих знаю, а тебя не узнаю. — Нет, — соглашаюсь, — не местная. — Ефимычу не внучка ли? — И его впервые вижу, как тебя. Я улыбнулась его осторожности. Опросить бы просто — откуда, мол, сторожа знаешь, нет, обиняками ему надо! — Ефимыч попросил тебя подобрать, позаботился. — Я ж говорю, не вся перевелась еще доброта на свете! — Филиппова Вера приехала со мной на дачу, к Дмитрию, — сообщила я, как в воду с обрыва бросилась. И на нero, не отогревшегося еще окончательно, будто ведро ледяной воды вышла. Сгорбился дед, кисти рук в рукава вложил, ноги подобрал, в уголок вжался. Что за напасть такая с этими Филипповыми! Каким ужасом возле них веет! — А тебя, знаю, Геной зовут, и ты у них на даче работал. От Ефимыча знаю, не от Филипповых, Несмотря на уточнение, ни слова Гена не проронил, потерял интерес к беседе полностью. — Тебе в туалет не надо? — спросила я, смеясь. — А то смотри, здесь это строго запрещается! — Эх, девонька! — вздохнул он горестно. — Будь я помоложе да поздоровей, этих Филипповых вместе с тобой до туалетных дел довел бы, а сейчас… Он отвернулся и, глядя в окно, закончил: — Вот, в ухо мне двинули, а я утерся и домой пошел! — За что ты мне заодно с Филипповыми добра пожелал? Я с ними, как говорится, не пивши, не евши… — Так птицы в стайки по породам сбиваются! — А я для них мимолетная, дед! Больше тебе скажу, — наклоняюсь к нему, не отводя глаз от дороги, — хищник я в их стайке. Рады бы они со мной не знаться, да поздно, не по силам уже выгнать, слишком к ним присмотреться успела. — Кто ж ты? — вздыхает дед тихо. — Они стервятники поганые, а ты еще хищник? Боже мой! — Охотник я, дед, не бойся. — Коли так, то не боюсь. Их боюсь, тебя — нет. Впереди на дороге засветились два желтых огня и минуту спустя с ревом мелькнули мимо. Машину качнуло воздушным потоком. В боковом зеркале четко отразились огоньки. Мне всегда облегченно вздыхается, когда ночью на трассе случится разминуться с междугородным автобусом. — Получается, дед, ты — падаль, до которой стервятники падки, а охотнику она не нужна. — Конечно, девонька, — ответил Гена без тени обиды, — падаль я, и это хорошо. — Пожевал и пояснил: — Потому что время сейчас такое, что стервятников все же меньше всего. Все дичь, да хищники, да охотники, а им не до падали. Гена ухмыльнулся, довольный своей находчивостью. Мне же досадно было от разговора, переливающегося из пустого в порожнее. — Красивые кружева мы с тобою плетем, Гена! — Знать, умеем, девонька! Я подавила растущую во мне раздраженность, перекрыла ей все выходы. — Выкладывай, дед, что за должок ты шел получать с Дмитрия? — Зачем? — Не за деньгами же ты двинул в такую даль? — проигнорировала я его вопрос. — Не-ет! — протянул он очень убедительно. — Что ты! — И опять замолчал было, но я его подхлестнула: — Давай, дед, давай, хватит резину тянуть. Хочешь, я сама твой рассказ начну? — Зачем тебе это? — прогундел он страдальчески. — Это мое дело. Так как? — Ну, а это — мое! — Врешь, потому что касается оно не одного тебя! — Э-э! — покачал он головой. — Ошиблась! Касается теперь только меня. А кого еще коснулось, того уж нет! Весь вышел. — Аркадий? — спросила по наитию. — Если бы! — с готовностью отозвался Гена. — Этому что, он кого угодно продаст, купит и опять продаст, а сам целехонек останется! — закончил он тихой скороговоркой и опять меленько перекрестился. — Он же умер. — Я глянула на него. — Гена, ты что? — Да? — удивился он и вздохнул. — Конечно! И молчит теперь. Знаешь, гадюка тоже молча кусает, — Что, даже мертвая? — Дочка, ты в уме ли? Чего буробишь-то? Я не выдержала и расхохоталась, зло и коротко. А когда прошло, огорошила деда предположением: — По-моему, мы оба шизнулись или близки к тому от желания друг друга объегорить, находясь в сложном положении. Ты — в сложном? — Я тыльной стороной ладони легко ударила его по плечу и почувствовала даже сквозь телогрейку, какое оно у него костлявое. — Я — да. |