Онлайн книга «Нежный киллер»
— Там полно милиции понаехало, — сообщила девушка, не убирая наведенного оружия с хозяйки дома. — Я зашла предупредить. В подтверждение ее слов вой милицейской сирены резанул по нервам, словно ножом. — Иди к сыну! — приказал Жанне Григорьев. Но та не пошевелилась. — Слышишь? Вставай! — он схватил женщину за руки, пытаясь поднять от тела мужа. — Отпусти! Мне больно! — Она повысила голос, высвобождаясь. — Приди в себя, Жанна! — Он тоже повысил голос, но отпустил ее. — Иди к мальчику. И сиди там тихо! Прошу тебя. Когда Жанна ушла, Настя сняла с головы маску и с тревогой в голосе произнесла: — Коля убит. Что нам делать? — Пока не знаю, — честно признался Григорьев. — Придумаем что-нибудь. А зачем ты маску сняла? — Теперь уже все равно! Она подошла и припала головой к его груди. Он обнял ее, мысленно проклиная себя за то, что затащил любимую девушку в такую нехорошую историю. — У тебя рука в крови, — произнесла Настя. — Дай посмотрю. Она сделала ему перевязку предусмотрительно припасенным в кармане бинтом из индивидуальной аптечки. Рука болела и продолжала кровоточить из нескольких рваных ран, оставленных страшными собачьими клыками, но он мог ею шевелить. «Внимание в доме! — донесся с улицы голос, многократно усиленный аппаратурой. — Дом окружен! Григорьев, с тобой говорит полковник Олейников! Не причиняй вреда заложникам. Я иду на переговоры». За много лет Олег перестал верить в совпадения. Это был голос его первого командира. Значит, серьезные ребята приехали брать Скифа. — Оставайся в коридоре и смотри за лестницами! — сказал Григорьев Насте, заканчивающей заряжать магазин для пистолета, и поднялся с дивана, на котором они сидели. — Патроны есть? — Много, — ответила та, провожая его взглядом. Григорьев спустился на первый этаж, подошел к плотно закрытым шторам и, чуть раздвинув, осторожно посмотрел в окно. По дорожке к дому двигалась одинокая фигура в камуфляже. Взяв в правую руку лимонку, а в плохо действующую левую пистолет, Григорьев встал в фойе за колонну так, чтобы видеть входную дверь. — Я вхожу! — услышал он с улицы голос своего бывшего командира. — Входи без оружия! — разрешил Григорьев. Меткой стрельбе он учился у Олейникова и знал, на что способен этот спецназовец. Он вошел. Поседевший, немного погрузневший. Но это был он. Подавив желание обнять своего боевого командира, Григорьев не сразу показался из своего укрытия. — Сергеич, ты сейчас под прицелом у моих людей, — Григорьев блефовал. — Дай слово, что пришел без оружия и что не будешь делать глупостей, и я тебе поверю. — Даю такое слово! — четко произнес Олейников. Сунув пистолет за пояс, Григорьев вышел из-за колонны. В руке он держал гранату. Подойдя к Олейникову, выдернул кольцо, продолжая сжимать пальцами чеку. — Зачем это? — спокойно спросил Олейников. — Вас больше, — так же спокойно ответил Григорьев. — Но ты же меня знаешь, Олег! — Мы не виделись много лет, командир. — Аргумент! — усмехнулся Олейников и посмотрел по сторонам. — А чего мы стоим, давай сядем, что ли? Только ты эту штуку не вырони! — Он указал глазами на лимонку в руке Григорьева. — Не выроню, — пообещал тот. — Что с рукой? — Олейников смотрел на окровавленный бинт. — Пройдет, — отмахнулся Григорьев. Они сели в кресла друг напротив друга, рядом с диваном, на котором лежал остывший труп охранника. — Чаю предложить не могу, — пошутил Григорьев, — сам в гостях. — Лучше бы ты сюда не совался! — как-то по-доброму посетовал Олейников. — Эх, Олег, в какую ты кашу попал! — Разберусь! — зло бросил Григорьев. — Уже не разберешься, — серьезно сказал Олейников. — Я возглавляю антитеррористическую спецгруппу. И у нас задача тебя взять или уничтожить. А это не простые менты с автоматами, как ты понимаешь. Мужиков сам готовил. — А почему мной антитеррористический комитет заинтересовался? — Григорьев насторожился. — Ты тут крайним боком прошел. Мы хозяина этого особняка давно вели. Личность неоднозначная… была. Кончил ты его? — Там, на втором этаже лежит. — Надеюсь, жена и сын в порядке. — Живы. — Это хорошо. Ну, а с тобой что прикажешь делать? Сдаваться, как я понимаю, ты не собираешься? — А смысл? Кончать будете? — Почему сразу «кончать»? Поработают с тобой спецы, информацией поделишься. Глядишь, что-нибудь придумаем. Хотя почитал я то, что удалось на тебя накопать… — Олейников озабоченно посмотрел на бывшего подчиненного и тяжело вздохнул. — Наделал ты дел! На несколько пожизненных сроков… — Кто меня сдал? — Никто. Этот дом стоял на прослушке. Ты подумай вот о чем: там, на улице, такие же русские парни, как ты. За что мы — русские — должны убивать друг друга? Разве это справедливо? — Я помню твои беседы в госпитале, командир! — усмехнулся Григорьев. — И много потом думал. Знаешь, к какому выводу пришел? — Интересно! — Справедливость — это когда обществом управляют не люди, а законы. А это не у нас. Нет в России такого понятия — справедливость. Слово есть, а понятия нет! — Прежде чем мне на совесть давить, скажи, Григорьев, многих наших ребят ты в Чечне положил? — Это мой грех и мой крест! — Как же ты, спецназовец, мог согласиться за деньги убивать своих? Я тебя не этому учил. Почему не застрелился? — Не совести, командир! Меня после тебя жизнь учила, менты учили, бандиты учили. А твоя учеба сделала только злее. Не стрелял я в людей, если это тебя волнует. Мины ставил, засады, а в своих в Чечне не стрелял. — Олег, выпусти заложников, и обещаю, что дам тебе время еще подумать. — А если не выпущу? — Штурм начну через десять минут. Смерть людей будет на твоей совести, Робен Гуд. Прощай! — Прощай, командир! — Связь прошлого с настоящим стала вдруг неясной и потеряла всякий смысл. Все, что реально существовало сейчас, — это противостояние — война, из которой ему, Григорьеву, уже не выйти победителем. Он почувствовал себя беспомощной игрушкой в стремительном водовороте событий… Олейников, не оборачиваясь, решительно шагнул к двери. Страшен Григорьеву был такой Олейников. Страшен тем, что был прав, много раз прав и многое знал о смерти и не боялся ее. И подчиненных учил не бояться. Олег, подойдя к окну, сквозь узкую щель между штор смотрел на уходящего командира и думал, что еще может постоять за себя, что даже зажатая в угол крыса яростно сопротивляется, но ему не хотелось принимать навязываемую игру. Выход был один, и самый простой — встать под пулю снайпера. |