Онлайн книга «Ева и ее мужчины»
— Я знаю про тебя все, — сказал он, тяжело дыша и глядя перед собой, словно увидел на ветровом стекле что-то необыкновенно важное. — Ты прости, что я тогда уехала, не предупредив тебя… — О чем ты, Ева! Ты была бы не ты, если поступила бы иначе. Но я знал, знал, что ты вернешься! — Он, глупый, ликовал. Он еще ничего не знал. И она решила молчать до конца. Она вновь погружалась в теплый и мутный колодец собственной лжи. Это была такая соблазнительная ложь, это было такое страшное чувство вседозволенности, что Ева почувствовала себя пьяной. Вадим привез ее к себе. В комнате она увидела накрытый стол. Здесь были и ее любимые цыплята в сухарях, хотя и остывшие, и икра, и маринованные грибы-песочники (на каком рынке он их только нашел!), и фрукты, и, конечно, появилась бутылка ледяной лимонной водки. Как она отвыкла от этой пищи! В последнее время она питалась рыбой и яйцами в майонезе. Вадим зажег свечи и погасил свет. — Это же целый пир! — воскликнула Ева. — Вадим, ты чудесно выглядишь! Я вижу, мой отъезд протрезвил тебя. Ты словно очнулся… Или в твоей жизни что-то изменилось? — Ты садись… — Он указал на кресло, специально придвинутое к столу, но Ева покачала головой. — Я же с дороги… Мне надо в ванную. Принеси мне, пожалуйста, мой чемодан… Она открыла дверь в ванную. Вадим сошел с ума: он выложил стены плиткой, он сделал ремонт! Ева стала раздеваться, оглядываясь. Вдруг на глаза ей попался махровый халат светло-салатового цвета, который она раньше не видела. Женщина? На полочке стояли женские шампуни и дезодоранты, в стаканчике — пилочка для ногтей и большая прозрачная расческа. А что, если она сейчас выйдет и встретится с этой женщиной? Может, он все подстроил, чтобы отомстить ей? Нет, это невозможно, Вадим на такое не способен. Как была, голая, Ева открыла дверь и громко спросила: — Что все это значит? Вадим и сам был уже почти раздет. — Ты о чем? — беспечно спросил он. — Что это за женские.., штучки — расчески, халаты? Это чье? — Я думал, что ты поймешь… Твое, Ева. Это для тебя. Я хочу, чтобы ты жила здесь, со мной. Она ничего не сказала и заперлась в ванной. * * * Вадим удивил ее и в постели. Ничего подобного с ним она еще не испытывала. Он заласкал ее почти до обморочного состояния. Это был не бесстыдный и грубый в своей страсти могучий Бернар, это был нежнейший из мужчин, который утянул ее в обволакивающий теплый кокон. Ева долго не могла выйти из того сомнамбулического состояния, в которое ее погрузили непрекращающиеся взрывы внутри тела. В перерывах между объятиями она вставала с постели, шла под прохладный душ, возвращалась, садилась за стол и начинала творить себе невообразимые бутерброды. — Тебя там что, не кормили? — Почему же? — отвечала она с набитым ртом, наливая себе сок. — Очень даже кормили. Он подходил к ней, усаживал к себе на колени, и ее бедра начинали подрагивать от жгучих прикосновений его плоти. И она, не выпуская из рук бутерброда, разворачивалась лицом к нему, обхватывала его бедрами и, полностью потеряв власть над рассудком и временем, глухо постанывала, содрогаясь всем телом в момент оргазма. — Бернар, — вдруг еле слышно произнесла она уставшими губами, прижимаясь к Вадиму и целуя его во влажные волосы и мокрый висок, — я люблю тебя. Под утро она сказала, что устала и хочет спать. Подложив под голову подушку и закрыв глаза, она, пытаясь натянуть на себя простыню, изогнулась, явив Вадиму для обозрения волнующую округлость. Сопротивляться было бесполезно, она заснула под скрип кровати, а проснулась от вскрика Вадима, который без сил рухнул рядом и еще долгое время вздрагивал. — Как ты думаешь, Натали что-нибудь слышала? — спросила она спросонья. Днем их разбудили настойчивые звонки в дверь. — Вадим, открывай! — гремел на весь подъезд Рубин. — Открывай, я тебе говорю! Ева тотчас проснулась. — Не смей открывать! — Она на цыпочках прошла в ванную. Вышла оттуда одетая и причесанная. — Значит, так, я пошла домой, понятно? Нет, ты ничего не понял. Когда Гриша зайдет к тебе позже и спросит обо мне, ты ему скажешь, что мы с тобой поссорились в аэропорту и я поехала к себе. Все. А теперь давай потихонечку позавтракаем. Ты же не любишь цыплят? Кто смел, тот и съел. — Она с хрустом грызла крылышко цыпленка, каждый раз вздрагивая от непрекращающихся звонков. — Это он от ревности… Они видели в окно, как Гриша сел в новенький «Опель», и только после этого вышли из квартиры. — Ты оставайся, не провожай. Тебе на работу, а мне надо домой срочно. — Ты придешь вечером? Она старалась не смотреть ему в глаза. Никогда еще она не чувствовала себя так скверно. — Конечно, конечно. Коснувшись губами его щеки, она улыбнулась и бегом спустилась с лестницы. Пробежав с чемоданом в руке два квартала, открыла дверь подъезда и быстро поднялась на свой этаж. Трясущимися руками открыла квартиру и сразу заперлась. Чего она боялась? Того, что Гриша может все понять, или того, что об этой ночи каким-то образом станет известно Бернару? Она не может этого допустить. Упрекать себя уже после того, как все произошло, было бессмысленно. Что она натворила! Она должна написать Вадиму письмо. Раздался звонок в дверь. Она сунула чемодан в кладовку, сняла юбку и блузку и, накинув халат, открыла дверь. — Во! Ничего не понял. Ты откуда? — Гришенька! — Она обвила руками его мощную шею. — Как я рада тебя видеть! — Ну ты даешь, мать! Я же трезвонил всю ночь и все утро. Ты где была? — В дальней комнате… Снотворного вчера наглоталась, разволновалась… Никогда в жизни ей еще не приходилось лгать так много. — Ну что ж, я рад. Рад, что ты здесь. Ты Левку видела? Драницын к тебе не приходил? А?.. — И тут он хитро улыбнулся. — А может, он здесь уже, а? Признавайся, Евка! — Я одна. — Ты только скажи, и будешь не одна… — Он со смехом обнял ее и поцеловал в шею. И так неуклюже он это сделал и так нежно, словно она была сделана из фарфора, что Ева пожалела его. Бедный Гриша, во всем-то ему везет, только не с женщинами. Они любят его деньги, быть может, даже его веселый и добрый нрав. Но они не видят в нем мужчину. — Скажи, ты была у своего упрямого, как осел, адвоката? — Мы с ним поссорились в аэропорту. Это ты сказал ему, что я приеду? — Я, — вздохнул Гриша. — Я его понимаю. Больше того, я с ним солидарен. Он еще ничего не знает о Бернаре? |