
Онлайн книга «Ева и ее мужчины»
![]() Она на какое-то время провалилась куда-то, где было тихо и жарко, но потом очнулась, открыла глаза и увидела склоненное над ней лицо Левы. Она почувствовала его руки на своем теле, его дыхание возле своей щеки и поняла, что время повернуло вспять, что за окном шумит осенний дождь… Ей казалось, что эта гонка за наслаждением никогда не кончится. Волосы Левки пахли дымом, такой запах бывает у поздних октябрьских хризантем. — Бернар, я устала… — взмолилась она и попыталась натянуть на себя одеяло. — К тому же мы так шумим… Натали это не понравится. Да и Саре тоже. Утром, едва проснувшись, она отдала Леве конверт от Натали. Он вскрыл его и достал письмо. Прочитал и снова спрятал в конверт. — Это секрет? — Ева пила парное молоко, которое Лева принес от соседки. Под мышкой Евы торчал градусник. — Натали всегда была сентиментальной. Ищет какую-то знакомую. Просит узнать, жива ли она. Натали же сама из Подмосковья. Опомнилась. Тридцать лет прошло. Кстати, она пишет, что я могу прилететь в Париж вместе с тобой. Тут и деньги… Возьмешь меня? Ева отвернулась к стене и натянула одеяло наголову. — Это ответ? Она не пошевелилась. — Хочешь еще молока? Она открыла лицо и замотала головой. — А хлеба с маслом и медом? — Драницын, ты и мертвого достанешь. Конечно, хочу. — Она посмотрела на градусник. — Боже, сорок! Лечи меня немедленно! Завтра утром я должна быть здорова. — Тогда спи. Я сейчас попытаюсь истопить баню. — Лева присел на кровать, откинул одеяло и поцеловал Еву в живот. — Правда, горячая. Гриша звонил… Она вздрогнула. — Что он сказал? — Чтобы ты отдыхала спокойно, билет уже у него, все в порядке. Просил поцеловать тебя… в живот, что я сейчас и сделал… При воспоминании о Грише ей стало еще жарче. * * * Весь день прошел между сном и явью. Лева уходил и возвращался. Несколько раз приносил еду, но она не могла есть. Жар не спадал. Наконец Лева пришел и заявил, что баня готова. — А ведь при температуре нельзя, — заметила она, одеваясь. — Но хочется. До смерти хочется; Пойдем скорее. Она забралась на самую высокую полку и напитывалась теплом до дурноты, до головокружения. Сердце колотилось. — Стучат, — сказал встревоженно Лева, обматывая бедра полотенцем. — Не бойся, это кто-то из своих. Через минуту он вернулся. — Там псих какой-то тебя спрашивает. Я сказал ему, что тебя здесь нет. — Это, наверное, Вадим, я тебе про него рассказывала. Он что, ушел? — Нет. Стоит. Он мне не поверил. Накинув халат, Ева вышла из бани и увидела на террасе Вадима. — Как ты меня нашел? — Твоя знакомая сказала. Я искал тебя на Крымском валу, там же выставка твоего Драницына, но тебя там не было. Вот она мне и сказала, где он живет. Я хотел еще вечером приехать, да гроза началась. Домой поедешь? — Я не могу, Вадим. Я заболела. Да и незачем. Помада в ванной, шампуни, расчески… Не обманывай меня и себя. Ты все время жил с другой женщиной. — Я хотел забыть тебя. — Он протянул руку, разжал пальцы, и Ева увидела ключ. — Вот, возвращаю. Был у тебя утром, и в это же время позвонил твой француз. — Бернар? — Ей показалось, что нарочно произнесла это имя вслух, чтобы доставить себе и боль, и счастье одновременно. Брешь, вызванная его отсутствием, не заполнялась, как она ни старалась. Она бы вновь и вновь повторяла это имя, будоража себя, но слово не в силах было материализоваться. — Прощай, Вадим. — Она поцеловала его и ушла. Лева сидел на лавке и смотрел в окно. — Мне кажется, спрячься я на Луне, меня и там достанут. — Она поднялась по ступенькам и села. — Что-то мне холодно. — И мне. — Лева вздохнул и плеснул водой на раскаленные камни. * * * — Почему ты не сказал, что у тебя выставка на Крымском валу? — спросила Ева. Они лежали в постели и прислушивались к тишайшей дроби бегающих под полом мышей. В окно светила яркая перламутровая луна. — Какая разница? Ты же все видела. — Разве это не событие в твоей жизни? — Это — не событие. Вот то, что ты здесь лежишь, событие. — Он намотал ее волосы на свою руку. — Привязать тебя, что ли, к кровати, чтоб не сбежала? — Не можешь. — Если хочешь, поедем завтра на Крымский вал. — Хочу. — А ты не хочешь остаться здесь насовсем?. — Если бы у меня было три жизни.., нет, извини, четыре, то я бы вам всем сказала: хочу. Но я одна, а вас четверо. Вы и есть в моей жизни, и нет. Это вы распустили меня. Ваша любовь слепая. Но вы нужны мне. Я сейчас откровенна, как никогда. Но если и ты, и Вадим, и Гриша знаете обо мне все и меня это не пугает — напротив, мне от этого становится легче, — то Бернар уверен, что он у меня один. И при мысли, что узнает о вашем существовании, у меня мурашки по коже, мне страшно. Я боюсь его потерять. Хотя он далеко неидеален. Что мне делать, Левушка? — Живи. Пусть все будет как будет. Я ничего не скажу Бернару. И Гриша будет молчать. Этот твой адвокат.., за него отвечать не могу. Хотя, будь на месте Бернара, я бы понял, но, конечно, страдал бы. Когда любишь, всегда страдаешь. Ева вдруг подумала, что смертельно обидела Вадима. На следующий день Лева по настоянию Евы привез ее на Крымский вал, и, несмотря на слабость, она с радостью окунулась в знакомую ей атмосферу никчемных разговоров, дежурных комплиментов и завистливых взглядов. На выставке она встретила многих своих однокурсников, с которыми училась в «Мухе». Многие отошли от живописи и всерьез занялись архитектурой и дизайном. Вот они чувствовали себя увереннее в этой жизни, часто получали заказы, ездили за границу и смотрели на своих друзей-живописцев несколько высокомерно. Олег Веселовский купил дом в Праге и теперь приглашал всех знакомых приехать к нему в гости. О работах Драницына он отзывался однозначно: «Обнаженка всегда котировалась на Западе. Двести марок вон за ту, рыженькую, и сто пятьдесят за блондинку. А „Купальщице“ пятьсот марок — красная цена». Ева, о которой в Москве последний месяц ходили самые невероятные слухи, своим приходом сбила всех с толку. — Ты уже вернулась? Так быстро? — Лида Головко, подающий надежды скульптор, которой недавно мэрия заказала сделать копию с памятника Гоголю, искренне обрадовалась появлению Евы. Она обняла ее и по установившейся традиции шесть раз поцеловала. |