Книга Эпитафия шпиону. Причина для тревоги, страница 72 – Эрик Эмблер

— Вы патриот, господин Марлоу?

— В Милане я по делу, — твердо ответил я.

Он кивнул, словно я сказал нечто очень важное.

— Не следует позволять, чтобы патриотизм мешал бизнесу. Патриотизм — это для кафе. Его нужно оставлять там вместе с чаевыми официанту.

Теперь в его тоне проступала едва заметная усмешка. Я почувствовал, что почему-то краснею.

— Боюсь, я не совсем вас понимаю, генерал.

Его манеры слегка изменились. Женственность вдруг стала менее заметной.

— Вы же продаете станки итальянскому правительству? Судя по тому, что рассказывал мой друг Фернинг.

Я кивнул.

— Ага. Тогда невольно возникает вопрос. — Вагас поднял взгляд. — Разумеется, я понимаю деликатный характер подобных сделок. Бизнес есть бизнес, он подчиняется логике и не признает границ. Спрос и предложение, дебет и кредит. Сам я не имею склонности к бизнесу. Это ритуал, который приводит меня в замешательство.

Генерал опять перешел на итальянский. Мы направились к двери, и я подал ему пальто. Потом мы одновременно склонились, чтобы взять шляпу и трость; генерал все еще надевал пальто, поэтому я его опередил. Трость оказалась довольно тяжелой, и когда я передавал ее генералу, мои пальцы скользнули по тонкой щели в ротанге. Гость с легким поклоном принял трость.

— Значит, до среды, синьор.

— До среды, генерал.

В дверях Вагас обернулся. Яркий электрический свет от люстры в коридоре делал грим на его щеках еще заметнее. Он щелкнул каблуками.

— Arrivederci, Signore. [57]

— Всего доброго, генерал.

Я вернулся к себе в номер, в первый момент даже не вспомнив о том, что хотел принять ванну.

Генерал Вагас меня озадачил. Осталось неприятное чувство, словно я пропустил какой-то важный момент в разговоре. Жаль, что я так мало знал о Фернинге. Но Фернинг мертв, а у меня хватало забот и без женоподобных югославских генералов. Через день или два я ему напишу, сообщив, что дела не позволяют мне в среду встретиться с ним и его супругой. Вероятно, лгать и не придется. Я должен доставить по назначению рекомендательные письма, которые мне вручил Пелчер, и произвести благоприятное впечатление на самых важных клиентов фирмы. Такова моя работа — производить благоприятное впечатление. Если компания «Спартак» хочет продавать станки для производства артиллерийских снарядов, а кто-то хочет их купить, не мое дело обсуждать моральную сторону бизнеса. Я всего лишь наемный работник. Вероятно, у Холлета другое мнение, но Холлет социалист. Бизнес есть бизнес. Каждый должен заниматься своим делом.

Я включил воду в ванной, когда в дверь постучали.

Это был управляющий отелем «Париж» собственной персоной.

— Приношу свои глубочайшие извинения за беспокойство, синьор Марлоу…

— Ничего страшного. В чем дело?

— Мне позвонили из полиции, синьор. Если вы намерены остаться в Италии на некоторое время, необходимо сдать паспорт для регистрации. Всего на несколько часов — потом его вам вернут.

— Я уже отдал вам свой паспорт. Вы сказали, что сами уладите формальности.

Он испуганно вздрогнул.

— Совершенно верно, синьор. Обычно… для туриста… но в случае с синьором все не так. Вот ваш паспорт, синьор. Если вас не затруднит утром лично явиться в управление полиции, все уладится само собой.

— Очень хорошо. — Я взял паспорт. — Полагаю, это стандартная процедура?

— Да-да, синьор. Конечно, стандартная. Таковы правила, вы понимаете. Если бы синьор был туристом, все было бы проще. Но в случае постоянного проживания существуют определенные формальности. Ничего необычного, синьор, все в соответствии с законом. Доброй ночи, синьор.

Управляющий ушел, и я быстро обо всем забыл.

Только блаженно растянувшись в горячей воде, я задумался, почему генерал Вагас считает необходимым носить с собой трость со вкладной шпагой.

События, связанные с национальным унижением или катастрофой, издавна отмечались присоединением эпитета «черный» к неделе или дню, когда это произошло. Страницы европейской истории, если можно так выразиться, усеяны записями о «черных понедельниках» и «черных четвергах». Возможно, только двадцатый век, когда крупные катастрофы случаются почти ежедневно, лишит эту традицию смысла. Черное и белое смешались в однообразный серый цвет.

Тем не менее в моей жизни есть среда черная, как уголь, резко выделяющаяся на сером фоне. Это день, последовавший за тем, когда я познакомился с генералом Вагасом.

Начался день с визита в полицейское управление.

Явился я туда с паспортом в руке в начале десятого. Сдав паспорт полицейскому с огромной саблей на боку и в нелепом мундире, вызывавшем ассоциацию с княжеством Монако, я затем попал в приемную. Из мебели там имелись ряд грязных деревянных кресел и заляпанный чернилами стол. На стене висела засиженная мухами фотография Муссолини. С противоположной стены на дуче смотрело такое же изображение короля Виктора Эммануила. Рамки обеих фотографий были довольно небрежно задрапированы итальянскими флагами. Когда я вошел, одно из кресел приемной занимала пожилая женщина в траурной одежде; дама ела холодные слипшиеся спагетти, доставая их из промасленного пакета. Минут через десять ее увел полицейский, и я остался один под взглядом дуче.

Ждать пришлось час с четвертью. Когда истекли сорок пять минут, я подошел к двери и пожаловался полицейскому. Выразил свой протест и сказал, что мне нужно на работу. В ответ он лишь пожал плечами и заверил меня, что моим делом занимаются. Я снова удалился в приемную. К тому времени как в дверях возник полицейский и махнул мне рукой, мое настроение уже слегка подпортилось. Последующие события никак не способствовали его улучшению.

Меня привели в кабинет, который занимал какой-то полицейский чин в темно-зеленом мундире. Развалившись во вращающемся кресле, он перелистывал страницы иллюстрированного журнала. Одна нога в сверкающем ботинке была перекинута через подлокотник повернутого кресла, и я видел лишь затылок чиновника. На мое появление хозяин кабинета никак не отреагировал — разве что чуть усерднее занялся журналом.

С растущим раздражением я изучал его шею. Она была жирной и смуглой — по крайней мере та часть, что выступала над тугим белым воротничком форменной рубашки. И сама шея, и ее обладатель мне сразу не понравились. Чиновник пролистал журнал до конца и повернулся ко мне. Интуиция меня не подвела. Его лицо было маленьким, гладким, круглым и злым.

— Да? Что вам нужно?

— Мой паспорт?

— А почему у меня должен быть ваш паспорт? Убирайтесь!

Решив, что бестолковый полицейский, должно быть, перепутал кабинет, я повернулся и шагнул к двери.