Книга Эпитафия шпиону. Причина для тревоги, страница 75 – Эрик Эмблер

— Шумно, — кивнул Залесхофф, — но еда немецкая и довольно приличная. Единственное спасение, когда вам надоест паста. Вы здесь только три дня, так?

— Да, приехал в понедельник. Кстати — прошу прощения за любопытство, — что вы продаете?

— Марокканскую парфюмерию, чешские ювелирные изделия и французские велосипеды.

— И как бизнес?

— Никак. — Я растерялся, но американец продолжил, не дожидаясь ответа: — Знаете, Марлоу, тут нет даже намека на бизнес. Я искал нефть в Югославии, прежде чем приехать сюда. Нашел много газа и массу признаков нефти, однако в конце концов решил, что дело не прибыльное, и продал все правительству. Три недели спустя забили нефтяные фонтаны… Я приехал сюда и купил эту контору у наследников умершего В. Сапони. Бухгалтерские книги выглядели вполне прилично. И, только выложив кровные доллары, я обнаружил, что деловая репутация агентства умерла вместе со стариком, а молодой Сапони переводил всю оставшуюся прибыль в свой карман.

— Это плохо.

— Да уж, ничего хорошего. К счастью, у меня есть другие контакты. И все равно я дал себе обещание в ближайшее время побеседовать по душам с молодым Сапони. — Подбородок американца выдвинулся вперед, лицо приобрело свирепое выражение. — Не желаете купить французский велосипед?

Я рассмеялся:

— Боюсь, у меня не будет времени для велосипедных прогулок. На пятом этаже накопилось много работы.

Залесхофф кивнул:

— Я так и думал. Ваше начальство в Вулвергемптоне слишком долго тянуло с новым назначением.

— Вы были знакомы с Фернингом, да, господин Залесхофф?

Кивнув, он принялся катать между пальцами сигарету.

— Был. А что вас интересует?

— О, ничего особенного.

— Есть какая-то конкретная причина для любопытства? — непринужденно спросил американец.

— Нет, просто слишком много людей хотят знать, был ли я с ним знаком. Даже полиция интересовалась.

— Полиция! На них не нужно обращать внимания.

— Это не так просто. Мне почти все утро пришлось провести в полицейском участке. — Я довольно желчно рассказал о своей встрече с синьором капитаном. Американец слушал, никак не комментируя. Когда я закончил, принесли заказанные блюда.

Мы ужинали в молчании. Честно говоря, еда меня интересовала больше, чем разговор. Похоже, это устраивало и моего компаньона. Один раз я заметил, что он задумчиво рассматривает скатерть, не донеся вилку до рта. Наши взгляды встретились, и Залесхофф улыбнулся.

— На скатерти пятно от супа, формой в точности повторяющее Южную Америку, — объяснил он, хотя его мысли явно были заняты не пятном от супа, которое, по моему мнению, больше напоминало остров Уайт. Я связал задумчивость американца с усопшим Витторио Сапони.

— Пожалуй, закажу себе бренди к кофе, — сказал я.

— Вы уже пробовали «Стрегу»?

— Думаю, лучше оставить это удовольствие на потом. Мне хочется бренди. Присоединитесь?

— Спасибо. — Американец на секунду задержал на мне взгляд. — А кто еще спрашивал вас о Фернинге?

— Человек, называющий себя генералом Вагасом.

— Тип, похожий на игрушечную лошадку?

Я рассмеялся:

— Точно. Вероятно, он югослав. Приглашает меня на следующей неделе пообедать вместе с ним и женой. Вы что-нибудь о нем знаете?

— Почти ничего. — У Залесхоффа был какой-то рассеянный вид. Он меня почти не слушал. Потом вдруг щелкнул пальцами, и его лицо осветилось торжеством. — Есть!.. Знаете, Марлоу, как бывает, когда вы что-то где-то потеряли, но не можете вспомнить что и где?.. Так вот я вспомнил: в моей конторе есть фотография Фернинга. Хотите взглянуть?

Такой внезапный интерес меня несколько смутил.

— Ну… да. Взгляну как-нибудь. Может, завтра.

— Завтра? — изумился он. — Никаких завтра! Когда уйдем отсюда, вернемся в контору. У меня там припрятана бутылка бренди. Настоящего. Не чета этому.

— Неловко вас беспокоить… — В любом случае у меня не было никакого желания возвращаться на виа Сан-Джулио в такой поздний час.

Но американец был непреклонен.

— Что вы, Марлоу, рад помочь! Не понимаю, почему я не вспомнил раньше. Ему были нужны фотографии на удостоверение личности, а у меня есть «Кодак». Совсем вылетело из головы — только теперь вспомнил. — Внезапно он сменил тему: — Как вам работается с Беллинетти?

— Неплохо, — осторожно ответил я. — Вероятно, он на меня немного обижен.

— Конечно, конечно. — Залесхофф глубокомысленно кивнул. — Это совершенно естественно для парня в его положении. — Он подозвал официанта и попросил счет, а потом настоял, что оплатит ужин, чем поставил меня в неудобное положение.

Однако на обратном пути в контору американец снова умолк. Я подумал, что он жалеет о проявленном энтузиазме, и еще раз сказал, что могу подождать до завтра. Ответом мне стал поток извинений. Залесхофф и слушать ничего не желал. Кроме того, там есть коньяк. Просто он пытался вспомнить, куда положил фотографии — вот и все. Мы двинулись дальше.

Я решил, что он довольно странный человек и, на мой взгляд, совсем не похожий на американца. Известно, что представления англичан о том, как должны выглядеть американцы и как они должны себя вести, не имеют ничего общего с действительностью. Однако Залесхофф на самом деле был странным. И еще у него имелось одно привлекавшее меня качество. Как он говорил. Любопытная манера сбивать собеседника с толку построением фраз и жестами. Однако точную причину своей растерянности вы определить не могли. Американец производил впечатление чрезвычайно искусного актера, который использует все имеющиеся в его репертуаре приемы, чтобы оживить плохо написанную роль. В Залесхоффе присутствовало нечто такое, что требовало анализа и одновременно сопротивлялось ему.

Я покосился на него. Он спрятал подбородок в толстый серый шарф, дважды обмотанный вокруг шеи, и неотрывно смотрел прямо перед собой, словно опасался, что на тротуаре могли вырыть ловушку. У него был вид человека, который что-то задумал.

В конторе американец включил настольную лампу.

Комната была большой, больше моей, очень чистой и аккуратной, со стальными шкафами для хранения документов вдоль одной стены и со стальным письменным столом, выкрашенным в зеленый цвет. На стене позади стола висела раскрашенная фотография Венеры Медичи, производившая отталкивающее впечатление. Залесхофф заметил, что я смотрю на нее.

— Мило, правда? Сохранил в память о господине Сапони. Когда-нибудь пририсую ей усы и монокль. Присаживайтесь и чувствуйте себя как дома.

Он достал бутылку коньяка, налил нам по половине винного бокала и подвинул мне пачку сигарет. Затем подошел к одному из шкафов и принялся перебирать папки.