Онлайн книга «Мужчины в нашей жизни»
|
— Подожди, Глеб, на Волгу?.. — Завтра суббота, ты забыла? — Нет, но… Субботу я собиралась провести на даче, закончить то, что мы не успели в прошлый раз с Еленой и Лизой. — Дача — это скучно, — заявил Глеб. После короткого раздумья я уже не сомневаюсь — скучно. Одно и то же из года в год: грядки, клумбы, цветочки, кустарники, пол на террасе, крыша у сарая… — Дача — это скучно, — абсолютно искренне соглашаюсь я. Правда, кроме субботы у меня еще имелись планы на воскресенье. Я хотела поехать в клинику к маме. — Отдыхать нужно на природе. Представь себе: хвойный лес, вековые сосны, тихая лесная река… — Волга? — Дубна. До Волги почти сто пятьдесят километров, мы устанем, захочется передохнуть. …Полумрак хвойного леса, ярко-голубые лоскутки неба, мелькающие между темными кронами, плеск лесной речки — и все это для нас двоих, для Глеба и для меня… Попрошу Лизу, чтоб в воскресенье она навестила маму… — Как называется твое любимое радио? — спрашиваю я утром в машине. — «Шансон»… Нажми, пожалуйста, левую клавишу. Я лишь слегка прикоснулась к кнопке на панели магнитолы, и из динамиков, как из резко открытого водопроводного крана, в салон полился поток грубовато-примитивной лирики: Я эту девочку в фонтане искупаю. Я на асфальте напишу ее портрет. И что мне ночью делать с ней — я тоже знаю… Я думал так, когда мне было двадцать лет [3] . — Какая странная песенка. — Я снисходительно улыбнулась. — Это Новиков, — ответил Глеб, не отрывая взгляда от дороги. Дмитровское шоссе — опасная трасса: бесконечные извивы и повороты, горки и пригорки, крутые неожиданные спуски. На подъеме взгляду путешественника открываются прямо-таки идиллические картины — низины и холмы, покрытые нежной, молодой травкой, деревушки, живописно разбросанные тут и там и кажущиеся с большого расстояния аккуратно игрушечными. Увы, вся эта красота только для пассажиров, а водителям достается восклицательный знак в треугольнике — предупреждение об опасностях на дороге. — Так ты не знаешь песен Новикова? — Никогда не слышала. Мы въезжаем в населенный пункт, на несколько километров растянувшийся вдоль шоссе. Вблизи понимаешь: ничего идиллического здесь нет и в принципе быть не может. Обязательные пятиэтажки, серые кирпичные и грязно-белые блочные, между ними — крепостные стены и черепичные крыши суперсовременных коттеджей. Постройки под названием «я памятник себе воздвиг нерукотворный». — Неужели никогда не слышала Новикова? Его альбом восемьдесят пятого года… — В восемьдесят пятом году я училась в седьмом классе. — Ты не понимаешь! Это классика. Я сейчас поставлю диск… Но знакомство с творчеством Новикова временно пришлось отложить: на выезде из населенного пункта обнаруживался симпатичный придорожный ресторанчик, и мы остановились перекусить. Из дома выехали рано — Глеб ни за что не хотел тратить драгоценное время на завтрак. Зато теперь мы оба чувствовали необходимость подкрепиться. После вчерашней беседы со специалистом-диетологом (владельцам клубной карты в Лизином салоне эту услугу оказывают бесплатно) я выбрала приготовленную на пару рыбу и греческий салат. — Попробуйте мед. — Официантка — молоденькая девочка, наверное, уроженка невзрачного населенного пункта, — смотрит на нас, искрясь улыбкой и юностью. — Хороший мед, здешний, нам его прямо с пасеки привозят. А масло — с фермы, тут ферма недалеко… И булочки у нас горячие, мы их сами печем. Я так и чувствовала, что в этом кафе должен быть мед: шторы и скатерти здесь такого красивого насыщенно желтого — медового — цвета. Ладно, с понедельника буду ходить на фитнес, начнется новая жизнь, а пока… — Пожалуйста, принесите мед, булочки, масло… и кофе со сливками. — А знаете, наше фирменное блюдо — мороженое с медом и орехами… Покинув придорожное кафе — вырвавшись из медового плена, я возвращаюсь в машину и начинаю с азов изучать творчество Новикова. Слушаю тот самый первый альбом, что произвел на Глеба неизгладимое впечатление. — Тебе по-прежнему нравятся эти песни? — Не знаю. Теперь трудно сказать. Они для меня часть жизни, знак эпохи. — Эпохи? Какой? Тебе было двадцать лет, казалось, все впереди и все удастся. Чудное ощущение слилось с мотивами песен, не правда ли? — Никак не можешь отказаться от мысли, что ты величайший экстрасенс современности? — шутит Глеб. — Просто пытаюсь понять, чем они тебе так понравились. — Они мне понравились, потому что они стоящие. Глубокие и лиричные. Все, слушай. И я слушаю… Опять о каких-то девочках, растворенных в тумане лет. Глеб между тем с непроницаемым лицом смотрит на дорогу. Боится не справиться с управлением на влажном извилистом шоссе или девочек своих вспоминает? Как качалась ночь на каблуках и кувшинки путались в пруду… Пожалуй, в этой песне действительно есть что-то пронзительно лирическое. Не так уж она и примитивна. Неожиданно лирика оборвалась, уступив место трем блатным аккордам: Я вышел родом из еврейского квартала. Я был зачат за три рубля на чердаке. Тогда на всех резины не хватало, И я родился в злобе и тоске, — доверчиво сообщает о себе герой песни. Вон на что замахнулся автор-исполнитель лирических песен — на исследование психологии социальных низов! Злоба и тоска — еще до рождения, и говорится об этом подчеркнуто спокойно и буднично. Просто констатация факта. Как будто не о себе… И ужасы жизни, вся ее грязь и мерзость, воспринимаются как нечто само собой разумеющееся. Только первый опыт общения с советскими правоохранительными органами в два счета заставляет нашего молодого человека отказаться от привитого средой образа жизни, так сказать, социально переориентироваться: Я с ними столько страха натерпелся, Что за неделю вызубрил УК. Теперь я знаю, что и сколько весит, И я не лезу больше на рожон [4] … В конце песенный герой неожиданно вспоминает о неведомом ему отце: Во мне гудят твои дурные гены… Может, то, чем он стал, вовсе не следствие атмосферы злобы и тоски, а лишь действие генетического кода? Проблемная песня, философская! Уж не это ли привлекло Глеба? — усмехнулась я про себя. |