Онлайн книга «Хельмова дюжина красавиц. Ненаследный князь»
|
Односторонней видимости? Нет, слишком уж просто… а если так, то осталось одно средство. И Себастьян, сдернув с кровати покрывало, украшенное вышивкой с теми же незабудками, сказал: — Не знаю, как тебя зовут, но у нас в Подкозельске за приличными девушками не подсматривают! Покрывало норовило съехать, точно тот, кто прятался в зеркале, не желал лишаться развлечения. И Себастьян, воткнув пару зачарованных булавок, добавил: — За неприличными, впрочем, тоже… Как ни странно, но стало легче. — Вот так-то лучше… …а потом протрубили на ужин. Звук охотничьего рожка, сиплый, надсаженный, прозвучал, показалось, над ухом. Подавали в белой столовой. Себастьян вообще вынужден был признать, что избыток белого сказывался на нервах, и похоже, что не только на его… Иоланта была молчалива. Габрисия ежилась, хотя в столовой было жарко, если не сказать, душно. Эржбета сидела прямо, глядя исключительно в свою тарелку, и лишь подрагивавший нож выдавал волнение. Панна Клементина, занявшая место во главе стола, сказала: — Мы полагаем, что девушке благородных кровей к лицу умеренность во всем, в том числе и пище. …белый длинный стол и венки из золотой эльфийской сосны, которая здесь казалась бледной, едва ли не больной. Белые свечи. Белые салфетки. Проклятие. — …способность к самоограничению, самопожертвованию… …белая посуда. Себастьян с тоской смотрел на квадратную тарелку, украшенную парой стебельков спаржи. — …и таким образом, вы являетесь воплощением всего лучшего, что… …спаржу Себастьян ненавидел. Иоланта резала ее на маленькие кусочки, которые поливала маслянистым соусом. И рисовала из соуса картинки на блюде. Богуслава, измяв спаржу вилкой, нюхала ее и кривилась. — Приятного аппетита, — сказала Клементина. Она ела аккуратно, медленно, тщательно прожевывая каждый кусок. — Простите, — Себастьян, наколов стебель на вилку, понюхал, — а что-то другое будет? — Что именно? — Ну… что-то менее… диетическое? — Спаржа крайне полезна для кожи и волос. Но будут оладьи… …красавицы рано обрадовались. Оладьи оказались кабачковыми, кое-как обжаренными и по вкусу донельзя напоминающими бумагу. К ним подали травяной чай и сок из свеклы. — Свекла полезна для печени… вы же хотите, чтобы ваша печень прожила долгую жизнь? — Да, — пробормотала панночка Белопольска, принюхиваясь к стакану. — И желательно не только она… Сидевшая рядом эльфийка тихо хихикнула… — Я рада, что у вас остались силы шутить. Наша королева обязана обладать… правильным чувством юмора. — Это как? — Карезмийка в платье выглядела нелепо — чересчур крупная и массивная, с неженственными резкими чертами, которые сейчас стали особенно заметны. — Ваши шутки должны быть уместны, тактичны и смешны… но на этом мы остановимся чуть позже. — Клементина отставила пустой стакан и поднялась, демонстрируя, что ужин закончен. — Сегодняшний вечер мы посвятим письмам. Безмолвные служанки убирали со стола. — Сейчас каждая из вас сочинит письмо родителям… — А если… — Или родственникам, панночка Тиана. Подруге. Кому угодно… — И что писать? — с сомнением произнесла гномка, принимая шкатулку с письменными принадлежностями. — Письмо. Если же вы, панночка Лютиция, желали узнать, о чем именно должно быть это письмо, то здесь я, увы, к вящему моему сожалению, не способна помочь вам. Пишите о том, что вас впечатлило, взволновало, обеспокоило… о том, что вы чувствуете и чего желаете… Красавицы переглянулись. …о да, пишите, Себастьян готов был сожрать свою новую шляпку, украшенную дюжиной атласных роз, что письма эти, прежде чем покинуть особняк, будут тщательным образом перлюстрированы. А с другой стороны, так даже интересней. И на фаянсовую белую чернильницу он глянул с хищным интересом. О том, что беспокоит? Да пожалуйста, панна Клементина… у нас, помимо хвоста, тайн нет… «Милый дядечка, Константин Макарыч!» — со всей старательностью вывел он и прикусил деревянную рукоять пера. С острия на белую бумагу стекла клякса, небольшая и в чем-то изящная; она заставила Клементину поморщиться. И пишу тебе письмо, потому как нету у меня ни отца, ни маменьки, только ты у меня один остался… Следующую каплю Себастьян поймал мизинцем в полете и, палец в рот сунув, громко сказал: — А у нас в городе чернила синие! …и вправду темно-багряные смотрелись несколько… странно? …а потому хочу благодарствие свое выказать и почтение превеликое к тебе. Как здоровье твое? Как поживает супружница твоя? Глядючи на сотоварок своих, поминавши я ея добрым словом, поелику лишь ея стараниями благоденствую ныне и нервами обладаю крепкими… Очередная клякса украсила послание. Почерком панночка Тиана обладала выразительным, по-детски округлым, и буквы выводила тщательно, высунув в приливе старания окрашенный чернилами язык. Прибыла я в Познаньск третьего дня, ехала тяжко, медленно, особливо долго на Сермяжьем перегоне стояли. И там я вспомнила, добрый мой дядечка, как говорил ты мне, чтобы не думала брать расстегаев у лоточниц, дескать, несвежее в них мясо сувают. А я уже купивши была, потому как оголодала дюже, и сил моих никаких не было, но понюхала, и вправду нехороший от тех расстегаев дух шел. Небось уж дня два как порченые, но с чесночком густо замешенные, чтоб, значить, запах отбить. Не стала я их ести, тем едино, твоими наставлениями премудрыми и от ослабшего живота спаслася. А в Познаньске уже извозчик долго меня по городу катал и цельный сребень, скотина хитроумная, содрать пытался, тогда как работы было на два медня всего! Проторговались час, а он еще сплюнул, обозвавши меня срамным словом, которое девице пристойной знать не полагается, но я все одно знаю, ибо это самое слово вы пользовамши, когда с паном Аврельевым в бостон играть изволили и ему на последнем круге козырь выпал. Не понравилась мне столица, дорогой мой дядюшка, злые люди, да все с придурью. А генерал-губернатор и вовсе страх перед Ирженой-милосердицей потерямши, в доме своем статую голой бабы поставил, мнит, дескать, истина эта работы италийского мастера. Дом-то у него преогроменный, какового небось и у мэра нашего нетути, ни у твоего, дорогой мой дядечка, приятеля, за которого ты меня сватать изволил. Себастьян прикусил перо. Нет, он не сомневался, что Евстафий Елисеевич послание истолкует верно, припомнит давнее дело с Сермяжьим переулком, где душегубствовал судейский писарь, мстительным духом одержимый. Но вот как изложить остальное… |