Онлайн книга «Вкус свежей малины»
|
– Но какие-нибудь лекарства дадите? – поспешила удостовериться я. – Дам, дам, но сперва несколько слов. – Инструкция, как принимать? – Дай мне хотя бы начать. Прерываешь, как твоя мама… Он тут же умолк. – А откуда вам известно, что моя мама прерывает? – Я взглянула на него точь-в-точь как тиранозавр рекс. Это называется влиянием масс-медиа на невербальное поведение. – Я познакомился с ней во время съемок программы о мужчинах-обманщиках. А в последнее время этого все больше и больше. – Губка не стал уточнять, чего все больше и больше. – «Обманщики и двоеженцы». Как же, видела и сгорала со стыда. – Твоя мама – необыкновенная женщина. – Губка почему-то покраснел. – Полнейшее слияние перфекционизма и истеричности. – Да, знаю. – Чувствительная и одновременно подавляюще сильная. Он замолчал и вздохнул, как вздыхает человек, измученный жизнью. Стоп, стоп. Что-то я тут не вполне секу. Губка видел мою маму только на съемках программы – и сразу же полная характеристика. Я сказала бы даже, законченная картина. А я? Хожу в поликлинику почти два года, и единственное, что у нас имеется, эскизы, туманные контуры. Как это может быть? Видимо, я – очень сложная личность. – Да, чувствительная, – признала я, – особенно при свидетелях мужского пола. Но я пришла сюда не затем, чтобы слушать про мою маму. – Совершенно справедливо, – признал Губка. – Мы собирались набросать эскиз. Но сначала несколько слов о депрессии. – Я с удовольствием узнала бы, почему она навалилась на меня в середине лета. – Ты сама как думаешь, почему? – По идее, я должна бы радоваться. Я закончила институт. – Правильно, закончила. Что дальше? – Еще не знаю. Поиски работы, какой-то цели. – Иными словами, неуверенность. Отсюда страх перед миром и бегство в безопасное укрытие. Некоторые именно так реагируют на большие перемены, даже позитивные. Был у меня пациент, архитектор, который выиграл конкурс на составление проекта. Чрезвычайно важный конкурс, который мог изменить всю его жизнь. На следующий день после оглашения результатов он пришел ко мне, умоляя о помощи. Он внезапно ощутил пустоту. – А можно эту пустоту как-то заполнить? Например, засыпать лекарствами? – Лекарства, самое большее, могут сделать так, чтобы ты не думала. Но саму пустоту, – он отрицательно повертел головой, – они не уничтожат. – А что, ее можно как-то уничтожить? – Малинка, ты думаешь, что если бы я знал ответ, то сидел бы и выписывал рецепты в обшарпанной студенческой амбулатории? – Я считала, что вы любите свою работу. – Мне тоже так казалось. – Губка потер лоб. – Четверть века назад, сразу же после специализации. Я мечтал о работе в университетской клинике, а оказался в амбулатории. Что ж, думал я, надо полюбить то, что есть, буду беседовать с молодежью, выслушивать их проблемы, предлагать лекарства. Мне и в голову не приходило, что работа в амбулатории может быть такой нудной. Как на заводском конвейере! Каждые пятнадцать минут новый пациент. «Здравствуйте. Фамилия? В чем наши проблемы? С каких пор принимаете лекарства? С какого времени депрессия? С какого времени бессонница?» И так каждый день много лет подряд. Это становится рутиной. Когда-то я мечтал изменить лицо медицины, а единственное, что мне удалось, сменить обивку кресел. – Губка замолчал и взглянул на мою мину. – Мне тоже хотелось бы другой цвет, но на складе был только горчичный. – И вы, вероятно, огорчались? – Из-за кресел? – улыбнулся Губка. – Нет, я отнюдь не Петроний [14] . – Я имела в виду жизнь. Несбывшиеся мечты, грандиозные планы. – У меня было более двадцати лет, чтобы свыкнуться. В этом, собственно, и заключается зрелость. – Если так выглядит зрелость, то огромное спасибо. Если я должна покорно смиряться с тем, что подсунет мне жизнь… – Вовсе не должна, ты можешь бороться, – заметил Губка. – В этом и заключается молодость. 20.09. Вот я и борюсь. Дала очередное объявление. Энергично просматриваю газеты. И даже не знаю, кто родился у Бруки. 22.09. Сегодня опять звонок из института. – Да, слушаю, – произнесла я со сжавшимся сердцем: а вдруг решили отменить результаты защиты? – Я звоню по поручению профессора. – Ну, точно отменили!!! – Что-нибудь произошло? – Профессор спрашивал, не хотела бы ты быть его аспиранткой? – Он действительно имел в виду меня? – Вот и я удивилась… То есть ты, Малинка, была хорошей студенткой, тут я ничего сказать не могу. – Пани Чеся принялась выкручиваться и объяснять: – Но чтобы профессор из-за тебя звонил с Тенерифе? – Меня тоже это удивляет. – Ну так как? Хотела бы? Я на миг задумалась. Все-таки какой-то выход. Может, и стипендию получу. – Когда нужно подавать документы? – Вообще-то до первого сентября, но, учитывая обстоятельства… – пани Чеся с минуту размышляла, – очень хорошо было бы принести их сегодня до четырнадцати. Потому что в субботу мы не работаем. – А собеседование когда? – В понедельник ровно в двенадцать. 23.09. – И очень хорошо, – подвел итог Лешек, – будет меньше времени огорчаться. Мы встретились, когда я возвращалась из института. – Все как-то очень быстро происходит, – начала я, нервно расхаживая по комнате. – А у меня для тебя тоже есть сюрприз. – Знаешь, кого родила Бруки? – Дочку, но я не это имел в виду. – Я вся внимание. – Дело выглядит следующим образом. Есть халтура с понедельника. Нужно сопровождать туриста из Дании. Он платит по пятнадцать злотых в час. Я сам бы с удовольствием взялся, но мне опять нужно ехать. На лице у Лешека было написано: «Спроси меня, куда я еду». – А куда ты едешь? – В Льорет-де-Мар. Лешек придал лицу выражение, означающее «Спроси, зачем я туда еду». – А чего едешь? – Кажется, я влюбился. – Что, половинка? – Очень на то похоже. – Ситуационная или моделиновая? Лешек замотал головой: – Третья разновидность. – То есть? |