Книга В твоих пылких объятиях, страница 53 – Маргарет Мур

Придав своему худому лицу выражение дружеского участия и заботы, Альфред Седжмор подошел к Ричарду, сидевшему в оустонской таверне «Лошадиная голова».

— Бог мой, милорд! Что привело вас в такое злачное место?

К тому времени Ричард уже покончил с бутылкой дешевого красного вина, которое отчасти восстановило душевное равновесие, утраченное им в столкновении с Элиссой, и наполовину опустошил вторую.

Пьянство, впрочем, не было способно ни облегчить стыд, который он испытывал, ни отогнать неприятные воспоминания. В этом Ричард убедился уже давно и пил сейчас в основном потому, что не знал, куда себя девать и чем заняться.

— Желание напиться, — коротко ответил он, вскинув покрасневшие глаза на Седжмора.

Седжмор подвинул к себе грубую деревянную скамью и уселся за стол.

— Между прочим, когда у меня возникает желание напиться, я предпочитаю делать это в одиночестве, — заплетающимся языком произнес Ричард и посмотрел на Седжмора сквозь призму стакана, наполненного жидкостью вишневого цвета.

Седжмор позволил себе улыбнуться, а потом, наклонившись вперед, негромко сказал:

— Ваша матушка поступала по-другому.

Ричард, не обращая внимания на сидевших за соседними столами фермеров и работников, схватил Седжмора за воротник. Сейчас Ричарду требовалось одно: заткнуть соседу рот.

— На вашем месте я бы помалкивал, — прошипел он, стиснув зубы.

— Вы устраиваете сцену в общественном месте, но такова уж, видно, натура сочинителя, — прохрипел Седжмор, указывая Ричарду глазами на заполнивших таверну простолюдинов.

Ричард оглядел закопченное, пропахшее дымом и элем помещение таверны, но лица присутствующих расплывались у него перед глазами, и он видел перед собой только какую-то безликую массу. Несмотря на свое состояние, Блайт понял, что в словах Седжмора есть рациональное зерно. Если бы, к примеру, он ударил Седжмора, это стало бы причиной скандала и вызвало очередной всплеск слухов и сплетен вокруг его имени.

Ричард выпустил из пальцев кружевное жабо Седжмора и снова опустился на скамью.

— Предлагаю вам заткнуться и подобру-поздорову отсюда проваливать.

— Как вы смеете разговаривать со мной в таком тоне?! Я вам не лакей какой-нибудь!

— В таком случае считайте, что это просьба… хм… доброго соседа.

— В таком случае вам следует вести себя со мной соответственно — как с добрым соседом! Иначе я могу рассердиться и поведать вашей жене о том, что мне известно о тайной жизни ваших родителей.

При этих словах Ричард поежился и даже несколько протрезвел. Поскольку речь шла о тайнах его семейства, ему ничего не оставалось, как ловчить, делать хорошую мину при плохой игре и скрывать от всех свой стыд, страх и гнев.

— А что вы, собственно, знаете о моих родителях?

— Мне бы не хотелось об этом говорить, особенно в таком месте, где много лишних ушей.

— Нет уж, расскажите, сделайте одолжение! — взревел Ричард.

— Становится поздно, и мне пора идти.

Ричард перегнулся через стол, приблизил свое лицо к лицу Седжмора и со скрытой страстью произнес:

— Расскажите о том, что знаете.

Седжмор сглотнул и огляделся. Потом, решив, должно быть, что ему безопаснее разговаривать с Ричардом там, где есть люди, он прошептал:

— Ходили слухи об их скандальном поведении.

— Что конкретно вы подразумеваете под словами «скандальное поведение»?

— Неужели вы хотите, чтобы я рассказал вам все до мельчайших подробностей?

— Моя мать умерла, когда мне было девять лет, а отец — когда мне исполнилось шестнадцать. Они никогда не изображали передо мной святых, и вряд ли вы расскажете мне нечто такое, чего я не знаю, или то, что могло бы вызвать у меня шок.

О том, что сказала бы Элисса, узнай она тайны дома Блайтов, Ричарду не хотелось и думать.

— Я слышал о… неких, скажем так, событиях, которые имели место в павильоне с видом на реку.

— Да не тяните вы и не ходите вокруг да около! Я знаю о своих родителях все — или почти все. Так что же все-таки происходило в павильоне?

— Я уверен, вы отлично знаете, что именно там происходило.

Ричард об этом знал.

Седжмор вытянул губы трубочкой и шелестящим шепотом произнес:

— Вашей очаровательной жене наверняка понравится мой рассказ о том, как и при каких обстоятельствах умерла леди Блайт.

— Моя мать умерла от болотной лихорадки.

— О нет, милорд! Она умерла от обострения болезни, которой обычно болеют шлюхи, и от переизбытка спиртного. Смертельное оказалось сочетание.

Ричард скрестил на груди руки.

— Интересная сказочка. Увы, сказкой она и останется свидетелей-то нет!

Казалось, ирония, сквозившая в словах Ричарда, нисколько не задела Седжмора. Он смотрел уверенно и уже больше не улыбался.

— Есть свидетельства, полученные мной от врача, большого друга вашей матери.

У Ричарда перехватило горло: он помнил доктора своей матери. Это был маленький морщинистый человечек, который являлся в Блайт-Холл по первому ее зову и надолго застревал у нее в комнате.

— Никак не возьму в толк, почему подобная информация должна заинтересовать мою жену?

— Вы не правильно меня поняли. В мои намерения не входит развлекать вашу жену. Я лишь собираюсь открыть ей кое на что глаза.

«Он пока только собирается, — подумал Ричард. — Стало быть, ничего еще ей не рассказал».

— Вы удивительно предупредительный и услужливый человек, — сказал он. Потом, бросив на Седжмора зловещий взгляд, добавил:

— Но если вы попытаетесь внести в наши с Элиссой отношения разлад, предупреждаю вас: берегитесь!

Седжмор встал из-за стола, сверху вниз посмотрел на Ричарда и улыбнулся с видом победителя.

— Я вдруг подумал, что мне для этого и делать-то ничего не придется. Вы сами все разрушите собственными руками, если уже не разрушили. Сидите тут, в таверне, и наливаетесь дешевым пойлом, а ваша красавица жена между тем ждет вас дома. Если у вас с ней все хорошо, как вы дали мне понять, с какой стати, спрашивается, вы сюда притащились?

Ричард медленно поднялся и положил руку на эфес шпаги. Оскалив зубы в улыбке, от которой у его недругов в Лондоне начинали трястись поджилки, он сказал:

— Если у вас, мистер Седжмор, есть хоть капля здравого смысла — в чем я, впрочем, сильно сомневаюсь, — вы не скажете больше ни одного дурного слова ни о моей матери, ни о моем отце.

Тут Седжмор наконец понял, что, теша свое самолюбие, перегнул палку, и испугался по-настоящему. Пятясь, он добрался до двери и выскочил из таверны на улицу.