Книга В твоих пылких объятиях, страница 76 – Маргарет Мур

— Ты как-то упоминал, что тебя лишили детства.

— Не в этом смысле, Элисса, не в этом смысле…

Ричард накрыл ладонями ее руки, и маска светского, видавшего виды, уверенного в себе человека вдруг исчезла с его лица — ее смыли полившиеся из его глаз светлые слезы раскаяния.

— Элисса, с меня было довольно это видеть!

Элисса прижалась к нему и поцеловала его в лоб.

— Не спеши, любовь моя, не спеши, — попросил он, — я еще только вылупляюсь из тухлого яйца своего детства, и этот процесс настолько сложный и болезненный, что его нельзя подгонять.

Взглянув в ее исполненные сочувствия глаза, Ричард впервые в жизни осознал, что он не одинок и на свете есть женщина, которая о нем беспокоится. Прерывающимся от сдерживаемых рыданий и волнения голосом он произнес:

— Ты мне нужна, Элисса. Ты и Уил — это лучшее, что есть у меня на этом свете. Я бы скорее убил себя, нежели причинил кому-нибудь из вас боль. Прошу простить меня за все мной содеянное, что могло заставить тебя меня возненавидеть!

— Возненавидеть тебя? — в изумлении повторила Элисса. — Но это не так, я не испытываю к тебе ненависти! Дорогой ты мой! — вскричала она, награждая его теплой, любящей улыбкой. — Неужели ты ничего не понимаешь? Ведь я была опечалена вовсе не тем, что меня сжигала ненависть к тебе.

Не было во мне ненависти к тебе — и нет! Во мне была только любовь… Просто я думала, что слишком сильно тебя люблю, даже чрезмерно!

В глазах Ричарда проступило недоумение.

— Удивительное дело — Фос как раз считал, что ты меня боишься…

— Глупости, я не боюсь ни тебя, ни твоих чувств. Фос-то говорил не о тебе, он намекал на мою любовь, на силу моих чувств, которые, как слишком яркое солнце, способны испепелить и того, кого любят, и того, кто любит. Я, не скрою, боялась того, что моя любовь к тебе сделает меня слабой.

— Не бойся этого, о цветок моего сердца! Любовь не сделает тебя слабой — кого угодно, только не тебя. Скорей рассыплется во прах гора, нежели сделаешься слабой ты!

— Возможно, если гора полюбит так, как я, она и правда рассыплется — особенно в том случае, если любовник ее оставит. Ты вот просишь у меня прощения, но я до сих пор не могу понять — за что? Неужели только за то, что ты не хотел раскрывать тайны своих родителей? Не могу тебя за это винить. Я поступила точно так же. Не хотела, чтобы кто-нибудь узнал об Уильяме Лонгберне.

— Я догадался о его… хм… порочных наклонностях, — сказал Ричард, скривив губы в сардонической улыбке. — Видел в павильоне его портрет и вспомнил, что он бывал в гостях у моей матери.

У Элиссы от удивления расширились глаза.

— Значит, он сделался растленным типом давно, еще до того, как мы встретились, — сказала она с печальной улыбкой. — Жаль только, что внешне это никак не проявлялось.

Или, быть может, я просто не умела видеть? В таком случае он обманул не только меня, но и всех в Оустоне, поскольку люди в нашей округе считали его удивительно доброжелательным человеком. На самом же деле он ненавидел людей и ставил их ниже себя. А еще он мог быть очень жестоким — в частной жизни, хочу я сказать. Думаю, что он не любил даже собственного сына, а воспринимал его лишь как наследника и наглядное свидетельство своей способности к деторождению. Жаль, что я с ним встретилась и вышла за него замуж.

Единственное, о чем я не жалею, так это о том, что у меня есть сын.

Ричард вздохнул:

— Увы, люди часто лгут и лицемерят — такова уж, как видно, человеческая природа. Я встречал в театре много хороших актеров, но те актеры, которые разыгрывают свои роли в жизни, могут дать им сто очков вперед.

— Я тоже хороша. Поверила первому встречному проходимцу, который расточал мне комплименты и вел сладкие речи о любви и ожидающем меня якобы счастье в браке.

Ричард взял ее за руки.

— Ты не первая, кто попался на такую уловку, Элисса, и, уверяю тебя, не последняя. Ты вот говорила, что Уильям Лонгберн был жестоким человеком. При мысли о том, что он мог поднять на тебя руку, у меня внутри все начинает кипеть.

— Он не бил меня, но был человеком грубым. Подчас его слова причиняли мне едва ли не физические мучения. И ему так трудно было угодить… Особенно в постели. Однажды, .назвав меня не стоящей даже его мизинца тупой, бесчувственной коровой, он заявил, что начнет обучать меня тайнам любви. Не той любви, о которой пишут поэты, но любви грубой, чувственной и извращенной, когда в соитии участвует разом несколько человек. — Голос Элиссы упал до шепота. — Он намекал даже на занятия любовью с особами одного пола!

— Боже, Элисса, оказывается, тебе тоже приходилось страдать!

Подняв ее лицо за подбородок, он устремил на нее пронизывающий взгляд своих темных глаз.

— Не смущайся. Я человек без предрассудков и хорошо изучил самые темные стороны человеческой натуры. Поверь, я восприму твой рассказ как должно и ни в коем случае не стану тебя осуждать. Он принуждал тебя к участию в оргиях? — тихо спросил Ричард, думая, какую сильнейшую душевную боль пришлось пережить этой чистой женщине.

— Нет. Я сразу заявила ему, что вывалять себя в грязи не позволю и в подобных низких развлечениях участвовать не стану. Он пришел в ярость и сказал, что женился на мне по той только причине, что ему нужен наследник. После этого он поставил меня в известность, что отныне близкие отношения между нами будут подчинены одной только этой цели, и добавил, что радости, которые я не способна ему дать, он будет искать на стороне. — Она вздохнула и склонила голову на грудь Ричарда. — Со временем я свыклась с пренебрежением, которое он мне выказывал, и была даже благодарна ему за то, что свои праздники жизни он справлял вдалеке от Оустона. По крайней мере он не замарал своего имени в глазах соседей.

— Неужели не было сплетен о его… хм… подвигах на стороне?

Элисса отвела со лба Ричарда прядь темных волос.

— Слухи и сплетни есть всегда — тебе ли этого не знать?

— Да уж, это я знаю, как никто. — Ричард обнял ее за талию. — Теперь ты, надеюсь, понимаешь, отчего я стал таким циничным? Я с детских лет никому не доверял — ни единой живой душе! И лишь сейчас во мне что-то изменилось. — Глаза Ричарда заблестели счастливым блеском. — Элисса, клянусь всем, что есть в моей душе святого, я люблю тебя!

— Я тоже тебя люблю. — Элисса прижалась к нему всем телом и нежно его поцеловала. — Когда ты вернешься домой, мы разрушим тот ужасный павильон до основания. — В глазах ее вдруг проступило сомнение. — Ты ведь вернешься домой, правда?

Блайт рассмеялся счастливым смехом.

— Конечно, вернусь. Мы ведь не можем друг без друга, верно? — Он прищурился и пристально на нее посмотрел. — Мне кажется, существует еще одно обстоятельство, требующее моего присутствия в Блайт-Холле. Хотя бы то, что ты слегка раздалась в талии!